Продавец пуговиц - [2]

Ане показалась забавной эта мысль и она улыбнулась.

«Да, что ж это такое!» Из сумки послышались первые приглушенные звуки «Somebody That I Used To Know». Аня сделала вид, что беспокоить ее вроде бы и некому, а отвечать на звонок просто лень.

На строчках «And then change your number, I guess that I don't need that though» она зашипела, втягивая в себя воздух, и, раскрыв сумку, начала искать телефон. Найти недосягаемый тайник было сложно. С левой внутренней стороны его просто не оказалось. Там располагался карман с цветочной вышивкой гладью, непонятно за что наказанный и спрятанный от людских глаз. Чтобы перебраться на другую сторону, необходимо было освободиться от зацепившегося за кольцо с топазом шарфика-снуда, подвинуть нестандартно крупный кошелек с головой бретонского гриффона и, желательно, встряхнуть все содержимое интенсивным движением. Теперь Анюта выбирала из двух найденных одинаковых на ощупь карманов. Сколько бы раз руки не проделывали весь этот путь, заучив когда-то ошибку, они сначала расстегивали не ту молнию, потом почти автоматически застегивали ее обратно, нащупывали другую собачку и, проникнув двумя пальцами в святое-святых, не без усилий вытаскивали дребезжащий и все громче и громче орущий чаще всего песни Готье телефон. Телефон как-будто радовался, что его нашли и, как правило, замолкал. Почти всегда, но не теперь: «I used to know, that I used to know…»

Единственное, что всегда удавалось очень быстро сделать — извлечь сотовый из чехла. Как ни странно, тонкая ленточка каждый раз легко скользила между пальцами с аккуратным маникюром, не путаясь и стараясь не гневить хозяйку, послушно развязывалась.

Взглянуть на имя звонящего или попытаться угадать его, Анне даже в голову не пришло. Алые губы недовольно поджались, а глаза устремились вверх.

— Я больше слышать ничего не желаю! — сказала она, выдерживая паузы между словами. — Ты просто должен быть здесь! Леш, я не шучу!

— Нюра, я тут! Успокойся! Ты чего? Я просто хотел спросить, где тебя найти? — приятный, очень знакомый и очень родной баритон звучал ласково и смиренно. Нюра надула щеки, глаза забегали: «Он рядом!»

В телефоне стукнуло, загрохотало: — Да что тут происходит? Смотреть надо под… э-э-э! Что за…? Ань, я не тебе! Где ты? А всё — вижу тебя!

Телефон убежал снова в сумку и улегся рядом с головой гриффона. Толпа людей расступилась или вовсе пропала куда-то вместе с колоннами. Во всяком случае, Аня не замечала никого рядом, во всем вестибюле в одно мгновение оказалось пусто.

Молодая женщина с оранжевой сумкой начала проявляться из стены: постепенно стало видно белоснежное лицо, открылись большие глаза цвета лесного ореха, черные локоны выбились из прически, и вся хрупкая фигурка подалась навстречу родному голосу. Анна машинально поправила волосы. На щеках выступил ровный румянец. Кокетливая улыбка появилась без всякого предупреждения, как-то самостоятельно.

Отражая ее мимику и умноженное в несколько десятков раз движение вперед, тоже убирая волосы с лица, к ней спешил мужчина, лет под тридцать, не высокий, коренастый, с мягкими чертами лица «милый мой зайчик» и жесткой короткой щетиной «третий день небритости».

— Привет, привет! Я не сильно опоздал? Не мог решить, стоит ли мне смотреть, чего добились другие люди или лучше самому что-то успеть!

— Ты опять? — Аня поцеловала возмущающегося Алексея в колючую щеку. — Пойдем, у нас не так много времени. Что теперь говорить? Ты здесь и это самое главное.

Обходя людей, снова опустившихся откуда-то сверху с потолка, на котором висели две огромные восковые люстры-близнецы в стиле японского дизайнера Такеши Миякава — ими можно любоваться часами, не отводя глаз — или вознесшимися снизу из пола, покрытого стеклом, под которым виднелась странная масса, напоминающая съеденную еду, заинтересованная пара свернула на лестницу.

Идти по ступенькам было затруднительно в силу их размера, но тем не менее лестница всем своим видом — традиционным ковровым покрытием Дома культуры и самыми обычными театральными бра на стенах, обещала без каких-либо творческих ухищрений вывести на основную территорию галереи. Она никак не выдавала свою принадлежность к названию всего мероприятия «Одрадек: о высоком и низком», хотя даже определение лестницы в толковом словаре компрометировало ее в развитии темы — подъем и спуск.

Алексей косился на блузку подруги, считая пуговицы и с интересом рассматривая их овальную форму и рисунок оливковой веточки. Эта профессиональная привычка, «визуальная филобутонистика», как он ее назвал, прочно вошла в его жизнь года три назад, а может и значительно раньше. Аня и тогда воспринимала этот взгляд как долгожданный комплимент и обычно, чуть разворачиваясь, выпячивала и без того привлекательную грудь, чтобы она казалась больше и выше. Думать в такие минуты, что его интересуют пуговицы, самолюбивая жена категорически отказывалась.

Поднимаясь по ступенькам, пара сумела быстро избавиться от ощущения — прекрасного и мерзкого, которое художники так старательно создавали на подходе к павильонам, и отвлечься от атмосферы страшной загадки и необычной реальности.