Принцип домино

Сейчас, когда эта история закончилась, или почти закончилась, я вижу, что с самого начала жизнь шла не так, как мне хотелось. Нужные мне вещи были недоступны. Во всяком случае, для меня.

Все начинается в ранней молодости. Тебе говорят неправду. Тебя убеждают в том, что человек как таковой ценен, что его личность неприкосновенна, что он может уехать так далеко, сделать так много, победить столько раз, сколько может. Единственное, что ему нужно, — это смелость, сила и честность.

Это прекрасная сказка. В нее нельзя не верить, особенно людям, у которых ничего нет. Они рано узнают ее, как до них узнавали отцы и деды. Им небходимо верить в нее, и они верят.

Каждый человек свободен. Он сам решает свою судьбу. Так вас учат. И еще вас учат, что эти истины нельзя оспаривать. А ослушников так или иначе наказывают.

Так идет жизнь по этому несовершенному кругу, из которого вырваться можно только после смерти.

А потом, конечно, все распадается. Таково последнее наказание. Те, кто больше всего верили и меньше всего сомневались, в конце концов уже ни во что не верят.

В четверг, после обеда, меня отвели в канцелярию «Бурильщика». Его заместитель Баукамп сам спустился за мной в столярную мастерскую. В тюрьме Хобарт этого не водилось. И не в правилах «Бурильщика» было вставать, когда в кабинет входят заключенные. Но когда я вошел, он поднялся.

В отделении строгого режима содержалось сто тридцать шесть человек. Девяносто пять черных, двенадцать пуэрториканцев, три китайца, два мексиканца, один индеец-пиган и двадцать три белых. Только двое из них закончили больше восьми классов школы. Одним был Оскар, вторым — я.

В первый день той недели, когда меня вызвал «Бурильщик», во время утреннего перерыва Оскар пересек двор и угостил меня сигаретой.

— Я все время слышу разговоры о тебе, — сообщил он.

— Какие разговоры?

— Ничего определенного; но постоянно ходят какие-то слухи. Без конца повторяют твою фамилию.

Охранники не любили «Бурильщика». Они рассказывали о нем сплетни любому, кто был готов слушать. Говорили, что он меняет носки три раза, а рубашки — два раза в день, моет руки каждые десять минут, а идя в уборную, надевает резиновые перчатки. Нельзя отрицать — это действительно был бледный, высушенный и накрахмаленный выродок, как будто обработанный антисептическими средствами; но в тот первый день, когда мы разговаривали в его в кабинете, он вымыл руки только один раз.

— Столярная мастерская, так? — спросил он.

— Да, сэр.

— Вам нравится эта работа?

— Да, сэр.

Он открыл лежавшую на столе папку и просмотрел несколько страниц.

— Так. Сколько времени вы здесь находитесь?

— Пять лет.

— Действительно, только что исполнилось пять лет.

— Да, сэр.

— Должен сказать, что в вашем досье полный порядок. Насколько я вижу, ни одного замечания.

Он посмотрел на меня снизу вверх.

— Учитывая ваше прошлое…

Казалось он забыл, что хотел сказать. Начальник тюрьмы долго молчал и чистил ногти скрепкой для бумаг.

— Я хочу сказать — у вас должна быть более интересная работа, чем в столярной мастерской.

Когда вечером мы разошлись по камерам и свет погасили, Оскар спросил:

— Что случилось с «Бурильщиком»?

— Ничего. Он только немного похвалил меня.

— Как это?

— Он сказал, что я хороший заключенный и достоен лучшей работы, чем в столярной мастерской.

— Чепуха это. Если ты — образцовый заключенный, то я — дева Мария.

— Я говорю, как было, так он и сказал.

— Может быть, ты ему понравился?

— Вряд ли.

— Когда увидишь его в следующий раз, скажи, что твоему соседу по камере пятьдесят пять лет, у него волосатые ноги и полное отсутствие моральных принципов…

— Так и передам…

— …Видишь ли — если начнут раздавать блага, я тоже хочу быть в числе кандидатов.

Спустя два дня Баукамп опять пришел за мной. На этот раз он приказал взять инструменты. Я сложил их в ящик, взвалил его на плечо и пошел следом за ним в канцелярию «Бурильщика». Перед дверью Баукамп приказал:

— Оставь ящик в коридоре.

На этот раз «Бурильщик» не пригласил меня сесть, а заявил:

— В комнате для совещаний, в другом конце коридора, нужно сделать полки. Там работы на несколько дней.

— Да, сэр.

«Бурильщик» повернулся к Баукампу.

— Откройте зал и пригласите туда мистера Тэгга. Передайте ему, что мы придем через одну-две минуты.

Когда его заместитель вышел, «Бурильщик» повернулся ко мне.

— Мистер Тэгг — со свободы. Он хочет побеседовать с вами. Возможно, вам придется беседовать не раз.

— Да, сэр.

Он встал из-за стола.

— Мне даны инструкции. Следовательно, вам нужно выполнять приказания, и ни с кем их не обсуждайте. Я имею в виду Спивенту. Если будете болтать, вам быстро заткнут рот. Ясно?

— Да, сэр.

— Каждый раз я буду вызывать вас сюда для того, чтобы

делать полки. Это на тот случай, если кто-нибудь станет слишком любопытствовать.

— Да, сэр.

Сидевший в зале для совещаний человек походил на первого вице-президента какого-нибудь нью-йоркского банка. На нем был темный костюм, белая рубашка и полосатый галстук; редкие седые волосы аккуратно зачесаны назад. Он был гладко выбрит и носил очки без оправы. «Бурильщик» пытался держаться так, будто он здесь главный, но его выдавал голос — тонкий и напряженный.