Лондон, 1774 год
Тик-так… Эти часы двадцать два года, с самого рождения, отмеряли минуты жизни Рурка Эдера. Их неутомимое ровное тиканье сопровождало и немногие радости, и частые беды, выпавшие на долю юноши. Любящие руки матери тысячи раз протирали когда-то темно-красный, но теперь уже пожелтевший от времени корпус. Его собственные пухлые детские пальцы неоднократно тщательно исследовали маленькую, с полпенни величиной, причудливую луну на циферблате. И только отцовские руки не нанесли часам особого вреда, чего нельзя сказать о Рурке и матери.
Тик-так… Ростовщик поднял седую патлатую голову, вслушиваясь в тиканье и тыча грязным пальцем в отполированный временем корпус, затем посмотрел на Рурка Эдера.
– Два фунта десять шиллингов, – наконец произнес он.
Рурк тяжело вздохнул, выражение его лица стало напряженным. В другое время столь мизерная сумма рассмешила бы Рурка, но сейчас он очень нуждался в деньгах. Во всяком случае, это было почти на два фунта больше, чем он имел, и на четырнадцать шиллингов больше, чем ему предложили в предыдущем ломбарде.
Тик-так… Все-таки Рурк колебался: нелегко расстаться с единственной вещью, которая осталась от матери, с последним напоминанием о ее короткой жизни. Но он знал, что Матильда Эдер поняла бы мечту своего единственного сына, даже если за нее приходилось платить так дорого. Сердце Рурка сжалось при мысли о матери: она постоянно болела последние десять лет и вот уже десять дней как навсегда ушла из жизни.
Тик-так… На улице Рурк догнал Генри Пиггота, колониального агента. Тот сразу заметил отсутствие часов и вопросительно взглянул на юношу. Рурк назвал сумму, полученную за них.
– Но этого недостаточно, друг мой! – воскликнул Генри. – Этих денег едва хватит на дорогу, а ведь еще надо заплатить налог за наследство, – он выразительно похлопал себя по карману, в котором лежали документы на владение землей.
Неподалеку от них, протянув страшную руку, молила о подаянии какая-то нищенка. Почти не замедляя шаг, Рурк положил ей на ладонь монетку.
– Черт возьми, парень! – выругался Пиггот. – Какого дьявола ты это делаешь?
Рурк пожал плечами:
– Возможно, чтобы напомнить себе самому, что как бы мало я не имел, все-таки это немного больше того, чем владеют некоторые.
– Если будешь так разбрасываться, скоро не станет и этого, – презрительно фыркнул Пиггот и заговорил о другом: – А все-таки, как насчет денег на дорогу? «Благословение» отправляется меньше, чем через неделю. Кстати, ты как-то упоминал о своей кузине…
– Нет, – быстро возразил Рурк. – Только не Анжела. Мы едва знакомы. Я не смогу попросить у нее денег.
– Что это? – вскипел Пиггот. – Демонстрация гордости? Вряд ли сейчас подходящее время для этого, друг мой!
Рурк ничего не ответил на это, однако взял у спутника пакет с документами на землю и направился в сторону Вест-Энда.
Когда Рурк вышел из особняка на Бедфорд-Роу, по мрачному выражению его лица Генри Пиггот сразу понял, что визит к кузине оказался напрасным. Рурк аккуратно закрыл за собой дверь, но с такой силой стукнул кулаком по каменному выступу на крыльце, что Пиггот поморщился. Это была реакция человека, которого жизнь била уже много раз.
Пиггот достал маленькую костяную зубочистку и начал ковырять в зубах, глядя на молодого человека с сочувствием и интересом.
Рурк Эдер смотрелся абсолютно неуместно в этом богатом и элегантном районе: словно могучий раскидистый дуб среди подстриженных под гребенку кустиков. Его лучший выходной костюм состоял из туго обтягивающего широкие плечи сюртука, хлопчатобумажной рубашки, которая, судя по всему, знала и лучшие времена, и неопределенного цвета штанов; на башмаках, даже после яростной чистки, были заметны следы угольной пыли. Густые огненно-рыжие волосы юноши почти доставали до плеч и были связаны на затылке. Сильная грубая рука Рурка крепко сжимала пакет с документами. Пиггот подумал, что она выглядела бы более естественно на рукоятке плуга, и неожиданно осознал, что видит перед собой фермера – человека, сделанного, чтобы работать на земле, а не владеть ею.
Пиггот убрал зубочистку и вздохнул. Ужасно, что единственная родственница Рурка, Анжела Бримсби, только что явно отказалась помочь юноше. Если бы удалось найти деньги на дорогу и на уплату налогов, Рурк мог бы получить в Вирджинии наследство дядюшки – хорошую крепкую ферму Дэнсез Медоу.
Тем временем Рурк пересек улицу и зашагал в ногу с Пигготом. Губы его были крепко сжаты, пронзительные голубые глаза смотрели прямо перед собой.
– Они хотя бы выслушали тебя? – спросил после долгого молчания Пиггот.
Рурк пожал плечами.
– Анжела, похоже, боялась, что я испачкаю кушетку, а ее муж, Эдмунд, так и не убрал от носа табакерку, – юноша мрачно усмехнулся. – Они были не готовы к моему визиту. Несмотря на то, что моя мать и мать Анжелы – сестры, в их семье постарались забыть об этом. Мы всегда считались бедными родственниками из Сент-Джайлза. Тем не менее, кузина с удовольствием взяла квитанцию на часы. Это была единственная вещь в нашей семье, которая вызывала у нее зависть.
– Ты рассказал им про ферму? – нахмурился Пиггот. Он двадцать лет жил в Вирджинии, считал себя большим патриотом колонии и вот уже несколько недель пытался помочь Рурку Эдеру уехать туда. – Бог мой, Дэнсез Медоу уже десять лет дает отличный доход: больше сотни бушелей
