Он бежал и думал о том, что делать, если надо платить за билет, а он даже не знает, какие будут деньги. Одна надежда, что через сто лет не будут брать деньги за проезд в автобусах.
Кир Булычев. «100 лет тому вперёд»
1
Надпись на дверях, варварски намалёванная автокраской, обжигала девственным встревоженным кретинизмом:
«ГОЛОСУЙ ЗА СПС! НЕ БУДЬ ЗОМБИ!»
Неровные серебристые буквы — кричащие и большие, как недоуменные слёзы облапошенного… Николай брезгливо дёрнул щекой. Поймать бы такого, гадящего на стенах — и самого разрисовать, от нежного личика до кроссовочек… Надпись развалилась надвое, половинки разъехались в разные стороны, и Николай вышел на пустынный ночной перрон.
Двери сзади с грохотом захлопнулись. Электричка коротко свистнула и с воем унеслась в темноту. В бледноватом майском небе замерцали неяркие звёзды. Николай нашарил в сумке пиво, и с хрустом вскрыл; из тепловатой банки рванулась пена.
«С-сучка…» — с вялым отвращением зашипел Николай, отпрыгивая от обильно хлещущей пены. Он отряхнул пальцы брезгливо вытянутых рук, отхлебнул, и быстро пошёл в сторону метро. Рослый и ширококостый, он шагал размашисто и легко, упрямо набычив круглую голову. Его силуэт, мелькающий в скупом свете редких фонарей, стремительно удалялся по дорожке.
…Он шёл домой, а дома его больше никто не ждал. Вчера, наконец, объяснились с Татьяной — и разбежались. «Сучка…» — снова с вялым отвращением скривился Николай, вдруг вспомнив до смерти обрыднувшую блузку Татьяны. Белую офисную блузку (в которой она родилась, наверное) — вечно-стерильную, как её хозяйка… Работа — для продвижения вперёд, фитнесс — для формы, здравствуй-милый-котик-баюн — для личной жизни, лёгкий ужин без жиров — для фитнесса, душ — для снятия напряжений, дезодорант и зубная паста — для свежести, презерватив — для безопасности… Потом опять душ — для очищения, а напоследок «Космополитан» или Мураками — для интеллектуальности и духовности… Пластиковая девушка. Одноразовый романчик.
В аллее темнота совсем сгустилась, одуряюще пахло черёмухой. Звёзды в небе посылали друг другу морзянку загадочных сигналов — но Николай давно был безразличен к межзвёздным сигналам. Он равнодушно шёл, не останавливаясь — туда, где вдалеке приглушённо шумело Выборгское шоссе.
Поглощённый мыслями, он не заметил, как по небу бесшумно, волной, скользнула смутная тень. Потом ещё… Ещё, и ещё… Через некоторое время их стало много; они колыхались и накатывали, как призрачный прибой… Николай же размеренно шёл вперёд, не обращая внимания на происходящее над головой.
…И даже когда он снимал с неё эту чёртову блузку — это было начисто лишено всякой развратности, ради которой всё это… Просто гигиеническая процедура, вроде вынимания и полоскания вставной челюсти. «Отсутствие регулярного секса вредно для здоровья и самооценки» — наверное, так было написано в её женских журналах…
«Сучка…» — в третий раз с неприязнью подумал Николай, отдирая от банки прилипшие пальцы, и сделал глоток побольше, будто запил пилюлю. Только и слышал от неё: «я хочу», «мне нравится», «мне приятно», «мне доставляет удовольствие…», «я уважаю твою точку зрения…» — и никогда не слышал от неё «мы» и «нам». Он снова хлебнул. Впереди уже был виден проспект Просвещения, по Выборгскому шоссе метались взад-вперёд машины, на автосалонах бездушно светились надписи Opel, Chevrolet, Nissan.
А в зените, тем временем, уже безмолвно бушевал шторм. Шторм-призрак. Носились волнистыми лентами бледные холодные сполохи, уже почти доставая до земли своими прозрачными щупальцами. Но Николай не смотрел на небо; а если бы и посмотрел, то всё равно не увидел бы ничего — слишком уж ярко горели рекламы… Да и что тут такого? Не такая и редкая вещь у нас. Подумаешь — мощные выбросы в магнитосферу…
…Никаких чувств у них не было. Она, правда, вчера распустила пузыри — но это просто самолюбие, уязвлённое правдой… А Николаю вообще было на удивление безразлично. До брезгливости — как к перемазанной жиром и кетчупом одноразовой тарелке, когда она вываливается из переполненного мусорного ведра. До полного нежелания — никого и ничего. Просто шёл домой (вернее, в свою съёмную квартирку) — с мерным равнодушием большого часового механизма — и накачивался на ходу безвкусным баночным пивом.
«Не-ет, твоё это всё. Не твоё. Гуляй лучше сам по себе, Кот-Баюн…»
На той стороне шоссе фосфоресцировала сине-зелёными огнями заправка, похожая футуристической красотой на космическую станцию далёкого будущего. За заправкой высились меловые утёсы панельных домов — желанный берег, где тихая гавань двора, и зовут уютные огни очагов в пещерах… «А нажрусь-ка я дома, как следует…» — с некоторым оживлением подумал Николай, и перебежал шоссе.
…Возле заправки растерянно метался человек. Он торопливо перебегал от одного конца тротуара к другому, вертелся, приседал и даже встал на урну, пытаясь увидеть подальше. Забежал на заправку, заглянул в магазин — и как ошпаренный, вылетел оттуда на тротуар, пробежал вперёд, потом обернулся, и побежал к Николаю. Николай спокойно шёл, с любопытством наблюдая. Перед въездом на заправку они поравнялись. Человек (оказалось, совсем молодой) порывисто подбежал к Николаю, и остановился в паре метров, вытаращив глаза, освещённый сине-зелёным светом эмблемы Neste.
