Что общего могло быть между ними?
Ваня — простой деревенский парень. Малограмотный и, страх сказать, верующий. Когда в Ивановке была еще церковь, в церковном хоре пел. Как при старом режиме, ужас! А Валентина — комсомолка, студентка второго курса. Любит петь о Красной армии, которая, как известно, от тайги до британских морей…
Нет, кое-что общее было. Ванюшка считался первым женихом в Богом и властями забытой Ивановке, да и в соседней Михайловке девки через одну по нему сохли. А Валечка пользовалась большим успехом у парней ее родного областного города. Но, строго говоря, разве можно сравнить областной город и какую-то там Ивановку, пусть даже с Михайловкой заодно?
А еще была у них общая родственница. Но и здесь сравнение выходило какое-то неровное. Старуха Митрофановна Ванькиной двоюродной бабке Федосее приходилась сводной сестрой. А Вале была она родной прабабкой по отцу — о чем, правда, узнала Валентина только в тот день, когда взбудораженная мама уцепилась, как утопающий за соломинку, за деда Васю, и поехала с ним за компанию на похороны. Еще и дочку-студентку с занятий сорвала.
Валечке, если честно, было не до похорон неизвестной доселе прабабки, не до забытой властями Ивановки и, уж конечно, не до материных страхов. У Валечки рушилась любовь. Но мама поговорила с дочкой наедине серьезно и обстоятельно, и вот итог — лежат в кармане документы, характеристика из института да недописанное письмо предмету несостоявшейся любви. И едет Валентина вместе с мамой в невесть какую глухомань, в Ивановку, на прабабкины похороны, махнув рукой на незаконченный второй курс. Хоть и не по-комсомольски это, на учебу рукой махать.
Когда ударились о крышку гроба Митрофановны первые комья глины, у кладбища притормозил попутный грузовичок, фыркнул бензином, высадил случайных пассажиров и побежал себе дальше. Шофер, правда, повертел в голове опрятного щупленького дедочка, худую зареванную тетку в платке до бровей и девушку-комсомолку, что попросили подбросить до Ивановки. Да вскорости и забыл. Хватало у Феди-шофера волнений и без того — а уж если окажется, что городская родня старухи Митрофановны чем-то интересна, так вся Михайловка, включая МТС, об этом уже к вечеру знать будет, и мимо Феди новость не пройдет.
А Валя вздохнула и поплелась вслед за дедом и мамой к прабабкиной могиле. Тогда и увидел ее Ванюшка, на горе всем колхозным невестам, — молоденькую девушку в синей городской юбке, белой футболке с комсомольским значком на груди и красной пилотке-«испанке»…
Попервах было Вале-горожанке в Ивановке странно, непривычно. Однако дело молодое, комсомольское — в первый же день со всеми перезнакомилась, на второй уж и пропаганду затеяла. И клуб-то в селе нужен, и школа, да и за фельдшером в Михайловку бегать — тож не дело. Советская власть, мол, на дворе давно, а вы всё как при царе Горохе!
А вот мать бойкой комсомолки чувствовала себя совсем уж неуютно. Однако же что-то, видать, произошло у них в городе нехорошее — потому что на десятый от похорон день, едва проспался народ после поминок, попросилась она у председателя взять ее в колхоз хоть кем: надо счетовода, так счетоводом, а нет, так хоть скотницей. Председатель почесал в затылке, прикинул так и сяк. Да и предложил прогуляться на могилку к Митрофановне для честного-откровенного разговору. А чтоб чего лишнего не подумали, дочку-комсомолку тоже взять. Опять же, и ее судьба решается…
Разговор состоялся. Подробностей его никто никогда не узнал — все ж таки была Наталья деда-Васиного Петьки жена, а значит, председателю какая-никакая, а родня. А родней разбрасываться… в общем, оформили Наталью счетоводом, а Валентину учителкой взяли. Сама ж говорила, школа селу нужна! Не при царе Горохе живем, вот и возьми детишек под крыло, не зря же два курса соответствующего института за плечами. И не беда, что неполных, случай выйдет — доучишься, это никогда не поздно.
На кладбище Валя побаивалась, вот и согласилась, особо не думая. Но к вечеру спохватилась, примчалась к председателю да как вдарит кулачишком по столу:
— А где школу-то делать будем? В правлении?
Председатель вдругорядь почесал в затылке — и предложил отдать для школы пустующую церковь. А что ремонта требует — так оно и к лучшему. Ты, Валентина, под это дело молодежь организуй, вот и клуб заодно будет. А уж если и вечернюю школу вести возьмешься — премирую тебя, Валя, отрезом на платье. Ей-Богу!
И председатель повел было руку перекреститься — да вовремя вспомнил, что бога нынче нету, и просто почесал лоб.
Хотела Валя высказаться относительно ремонтов, премий, отрезов и напавшей на председателя почесухи, да только рукой махнула:
— Ладно, показывайте церковь.
Тут-то и попался председателю на глаза Ванька. И то, не самому ж идти?
В церкви пахло отсырелой штукатуркой и чем-то непонятным. Пахло сильно — на стекла из окон, как ни странно, никто не позарился. Валя поежилась. Пусть уже нет здесь икон, одни голые стены остались — а все равно неуютно. А ну-ка, столько лет наивных людей дурманили, страх сказать! Валентина решительно тряхнула головой:
— Ничего! Стены только побелить, стекла помыть да печку какую приспособить к зиме.
