15 апреля 2006 года, 16.00
Филиппо, Франческо, Лука, Дарио
И главное, Пьетро
Запущенный двор народного жилого квартала, стиснутый тремя зданиями, словно оградой, с трех сторон, четвертой открывается к заасфальтированной улице, ведущей в исторический центр города. Трава здесь растет бледная, бессильная, а в некоторых местах не растет вовсе. Единственное небольшое деревце, гибрид, почти не отбрасывает тени. Мертвые листья падают в живую траву. Никто их не убирает.
Трое мальчишек: ожесточенные лица, взъерошенные волосы — Франческо, Лука и Филиппо.
Лицо четвертого мальчика ничего не выражает. Этот четвертый — самый взрослый: ему четырнадцать лет, и он непрочно стоит на ногах. Мешковатый, кривой, нескладный. Четвертого мальчика зовут Пьетро. Он уставился в одну точку, его руки болтаются взад-вперед, взад-вперед. Пьетро не смотрит на мальчишек. Его взгляд прикован к одной точке. Дети знают Пьетро и смотрят на него. Дарио тоже его знает и смотрит. Он — пятый. Совсем еще ребенок, он вот-вот расплачется.
Пьетро непрерывно повторяет:
— ПьетронедолгоПьетронедолго…
Тонкие светлые, пшеничного цвета волосы Пьетро неровно подстрижены.
Пьетро ужасно боится ножниц, кричит при виде их. Поэтому мать подстригает волосы, пока тот спит.
Рост Пьетро — метр шестьдесят, вес — пятьдесят килограммов. Он самый высокий, самый крупный и самый красивый из всех.
Но это им безразлично.
А может, нет.
Не безразлично. И именно в этом все дело.
Потому что он красивый. Дурачок. Подходящая жертва.
15 апреля 2006 года, 15.50
Каких-то десять минут назад
Дарио восемь лет и одиннадцать месяцев. Он стучит ладошкой по оконному стеклу:
— Ни фига ж себе, Пьетро, там Филиппо!
Девять лет ему не исполнится.
Пьетро, сидя на пластиковом стуле, смотрит, как ветки приморской сосны щекочут стекло их окна; время от времени Пьетро опускает взгляд и все сильнее давит на карандаш «Staedtler 2В», перенося на бумагу то, что запечатлела его сетчатка.
Кажется, он весь в этом и ничто его не заботит.
Дарио открывает окно и смотрит вниз, высунувшись так, что ботинки тридцать седьмого размера отрываются от коричневого кафеля небольшой комнаты.
— Эй! Эгей! Филиппо! Филиппо!
Филиппо резко виляет рулем своего голубого велосипеда. Подержанного.
Виляют и Лука с Франческо. Все смотрят на Дарио, отводят взгляд и снова крутят педали.
Все, кроме Филиппо.
Это что-то новенькое.
Дарио ловит его взгляд, инстинктивно прикрывает рот и густо краснеет:
— Черт, почему ты остановился? У этого зенки на затылке, вечно зырит, когда мы проезжаем мимо! — шипит Лука.
Филиппо не реагирует, подумав, он принимает решение:
— Хочешь поиграть с нами?
Филиппо тринадцать лет, с виду подросток, он уже многому научился в жизни. Первое: жизнь — трудная штука. Второе: когда тебя бьют — это больно. Третье: лучше ударить первым.
Филиппо невысокого роста, кожа да кости. Каштановые волосы аккуратно причесаны. Под ногтями грязь. Губы как-то сами по себе, будто от другого, взрослого, они — словно два лезвия — всегда сжаты.
Ему известно и четвертое правило: если тебя увидели, если по-настоящему разглядели, считай, ты влип. Поэтому-то и нужен непроницаемый взгляд, чтобы до тебя никто не добрался.
И напоследок еще два: драка — это призвание, а прогул школы — дело чести.
Ровесники, те, что постарше, и те, кто моложе, смотрят на него с обожанием. И это единственное, что его немного успокаивает.
Все остальное выводит его из себя.
— Это ведь у него брат отсталый, так? — спрашивает он у Франческо.
— Точно, учится со мной в одном классе, умом года на три недобирает.
— Поехали? — не выдерживает Лука. Ему двенадцать лет, у него неприметные черты лица, тусклые голубые глаза.
— Ты с братом? — кричит Филиппо.
— Да… Да! А что?
— Хочешь с нами поиграть?
— Да-а-а!.. Надо только маму спросить…
Пьетро мычит и качает головой.
— Или выходишь с братом, или сиди дома, — уточняет Филиппо.
— Почему?
— Потому!
Дарио на мгновение хмурится, ему вовсе не хочется тащить с собой брата: тут можно оказаться «в полнейшем дерьме», как он не перестает твердить, вот уж действительно в полнейшем дерьме.
— Ну так что?
В голове Дарио бьется мысль: «Филиппо никогда меня ни в грош не ставил».
— Ладно, сейчас выйдем.
Франческо и Лука, оторопев, с недовольным видом ждут объяснений.
— Чего ты кричишь, Дарио? — Распахнув дверь, мать входит в комнату.
— А? Я? Да так, с Пьетро играл.
Это еще красивая женщина, несмотря на плотно сжатые губы и давние мешки под глазами. Светлые пепельные волосы забраны в высокий хвост, домашний спортивный костюм зеленого цвета — когда она такая, Пьетро, возможно, позволит ей себя обнять.
— Не трогай брата, ты же знаешь, слишком громкий шум раздражает его.
— Прости, мама… Мам?
— Что?
— Можно пойти с Пьетро погулять?
— С каких это пор тебе хочется гулять с братом?..
— Мы побудем здесь внизу, в нашем дворе… тогда… тогда ты будешь спокойна, что я никуда не денусь.
Здесь внизу. Близко. Его собственные слова успокаивают его. Дарио решает, что не будет ничего объяснять. И опять в голове свербит та же мысль: «Филиппо никогда меня ни в грош не ставил».
— К тебе друзья пришли?
«Просто надо выйти, и все».
