Машина свернула с Кольцевой дороги, залитой светом, и глаза Лизы уперлись в темноту. Она включила дальний свет фар и, не сбавляя скорости, помчалась по освещенному коридору.
Светофор загорелся красным, она резко нажала на тормоз. Бросив взгляд на сиденье рядом с водительским, Лиза почувствовала, как сердце дернулось. Пусто. Она привыкла, что длинные ноги Славика коленками упираются в бардачок, а сам он в расслабленной позе полудремлет, откинувшись на ворсистый подголовник.
Лиза опустила стекло. Ночной воздух охладил лицо, которое никак не могло остыть. Оно горело, как загорелось все внутри, едва она увидела то... что увидела...
Светофор переключился, «Паджеро-пинин» рванул вперед. Ветер задувал в окно, вихрился, словно смерч, проносился по салону и поспешно вылетал обратно в ночь. Он напомнил ей о том ветре, который трепал ее тело, когда она прыгала с парашютом. И из давнего прошлого пробился голос инструктора:
— Девочки-и-и... запомните-е-е... — Лиза подняла стекло. — Когда летите вниз, всегда улыбайтесь.
— Зачем? — спрашивала Лиза.
— Затем, — говорил он, — если не будете улыбаться, то щеки станут дрожать, как кисель. — Он поморщился. — Некрасиво...
Лиза с силой растянула губы. Ей тоже надо улыбаться. Сейчас. Растянула еще сильнее и почувствовала солоноватый вкус во рту. Значит, лопнула пересохшая от ветра губа.
Плевать, подумала она и продолжала улыбаться. Сейчас она тоже прыгает, только без парашюта. В другую жизнь.
Лиза как-то предложила Славику:
— Давай спрыгнем.
— Куда? — Тот повернулся к ней, правая щека дернулась — он перекинул во рту пастилку. Верхняя губа дрогнула, как обычно, когда ему что-то не нравилось.
— Ты не хочешь? — спросила Лиза.
— Нет. — Он повел плечами, а это означало: чего ты ко мне пристала?
А Лизу охватил азарт.
— Может быть, скажешь, почему нет? — не унималась она.
— Куда же ты предлагаешь спрыгнуть? — Он поднял брови и смотрел на нее, а она — на дорогу.
— На землю, — бросила Лиза, дернув рычаг переключения передач.
Он вздохнул.
— А мы, по-твоему, где?
Лиза усмехнулась:
— Мы — на земле. Значит, спрыгнем с неба, откуда еще. Я тебе рассказывала, что раньше прыгала с парашютом. Я хочу снова. — Она помолчала и добавила: — Вместе с тобой. Нам надо встряхнуться, Славик.
— Нет. Я не хочу. И тебе не разрешу, — заявил он. — Зачем мне жена-калека?
— А, значит, незаче-ем...
— Ломать такую... нужную... как ты?
Лиза усмехнулась. Мог бы добавить после слова «нужную» — вещь. Но она не собиралась нарываться на ссору и промолчала.
— Есть люди хрупкие, они ломаются. А есть которые не ломаются. Я из последних.
Славик наклонился и поцеловал ее в ухо. Она покрутила головой.
— Можно было и не так оглушающе.
— В другой раз постараюсь...
Это было довольно давно, когда Лиза еще надеялась, что жизнь можно изменить просто — допустим, прыгнуть с парашютом. Вдвоем со Славиком.
— Другого раза не будет, — пробормотала Лиза сейчас. Она почувствовала, как кровь прилила к вискам и давила.
Все. Ей больше ничего не нужно из нынешней жизни. Ни фуршеты, ни ужины, ни обеды. Ей вообще больше не нужна та жизнь, в которой она совершенно неожиданно для себя стала... кухаркой. Она больше не хочет быть мамочкой, домоправительницей, экономкой, прислугой.
Теперь она будет заниматься собой. И тем, чем перестала, — в угоду ему.
А все начиналось так замечательно... Стоп. Не надо крутить пленку обратно, одернула себя Лиза. Она катит вперед.
Как говорят умные люди? Перед тем как прыгнуть, лев приседает? Чтобы подняться на новую вершину, альпинист спускается в долину? Тогда она поступает абсолютно правильно — чтобы родиться снова, надо сначала умереть.
Поэтому среди ночи и мчится туда, где самое подходящее место для того, чтобы умерла ее прошлая жизнь. В «Дом друзей», или хоспис. Туда, где живут те, кому скоро предстоит уйти из этой жизни.
Лиза не сомневалась, что хозяйка хосписа, Ксения Петровна Соколова, ее крестная мать, найдет для девушки отдельную комнату.
Поначалу Лизе нравились фуршеты, приемы, обеды, на которые приглашали Славика Стороженко с супругой. Но это скоро наскучило.
— Ну не хо-очется... — с неподдельной тоской тянула Лиза. — Опять этот фуршет.
— Да, фуршет. Опять. Я уже сто раз объяснял тебе, для чего существуют тусовки.
— Я знаю, для чего, — Лиза кривила губы. — Для того, чтобы меня мучить, вот для чего.
— Не верю, что ты сильно мучаешься, — фыркнул он, и хлопья пены полетели в разные стороны.
Лиза любила наблюдать, как преображается лицо мужа каждое утро, когда он бритвой снимает с него пушистую белую пену вместе с жесткой щетиной, которая ночью колола ее тело, заставляя его пылать жарким пламенем.
До сих пор она чувствовала, как горит кожа на груди под тканью зеленого халата. Ночью Славик стащил с нее оранжевую пижаму, а утром, выбравшись из-под пышного легкого одеяла, она надела только штанишки от нее, а сверху — халат. В квартире было нежарко.
Сегодня ночью Славик не отворачивался со стоном, не отцеплял ее руки от себя, не бормотал, что сильно устал.
— Знаешь, — Лиза почувствовала, как горло перехватило, и откашлялась, — сначала все новое нравится, а потом надоедает.
