Запись В.л. Харламовой-Либан, расшифровка О.А. Остроумовой
Мне предложили изложить биографический очерк, касающийся лично меня. Откровенно говоря, я не знаю, какой интерес это представляет. Думаю, что никакого. Кому представляет, так это единственно мне. Мне интересно услышать себя, свой голос, мнение о себе много лет спустя, когда, кажется, все осталось где-то там, далеко- далеко позади. Итак, я рассказываю.
Первое, что меня очень интересует и всегда интересовало, это то, что я очень любил ходить в гости. Но, разумеется, один я не мог ходить в гости. Я ходил в гости с мамой. И очень долго держался руки ее, как бы боясь потеряться в гостиной. Это меня довольно часто забавляло и до сих пор навевает целый ряд воспоминаний. В гости мы ходили два раза в год. На праздники — на Рождество и на Пасху. То есть, конечно, не в день Рождества, а в пределах этого праздника. Ходили как бы поздравить с праздником, а на самом деле здесь было сосредоточие воспоминаний, рассказов, т. е. у каждого возникала целая поэма о его прошлой жизни, не только у маленьких, но и у взрослых. «Вы помните, как тогда было?» И вот начинается рассказ, что когда-то что-то было. Вот и сегодня будет так же, как много лет тому назад…
Моя мать, Мария Романовна, снарядила меня в гости, то есть мне дали новый костюмчик и желтые ботинки. Я их ненавидел. И до сих пор я ненавижу желтые ботинки. Они свидетельствовали о моем несовершеннолетии, они подчеркивали, что я не взрослый, а подросток. И вы знаете, я эти желтые ботинки ненавижу до сих пор. Я не покупаю принципиально обувь желтого цвета.
Ходили в гости два раза в год — на Рождество и на Пасху. Оба праздника очень хорошие. Во-первых, они очень сладкие. На Рождество такие вкусные бывают вещи — пальчики оближешь. А на Пасху — о-о-о, там вообще! Там одни куличи чего стоят! Сырная, или творожная, пасха — это все такие вещи вкусные. И малодоступные в обычное время. К этому, конечно, примешиваются конфеты. Тоже неплохая вещь — конфеты.
Мы жили в Денежном переулке. Этот переулок одним концом упирается в Арбат, другим концом — в Пречистенку, теперешняя Кропоткинская. Из Денежного переулка мы шли пешком на Плющиху, где жила подруга Марии Романовны Лидия Георгиевна Дубровская. Тоже примечательная личность. Чтобы охарактеризовать этих людей, я приведу только одно суждение. У меня был товарищ — Андрей Михайлович Никитин, очень обстоятельный человек, практический человек. Когда я его познакомил с Дубровскими, он мне сказал: «Послушай, разве сохранились еще такие люди? Это ведь из Диккенса они вернулись, из Пиквика, это Пиквикский клуб. Таких людей ведь вообще на свете не су-ще-ству-ет. Это сплошное добродушие, приветствие, услуга. Коль, я очень хочу бывать в этом доме». Я говорю: «Да пожалуйста, бывай! Тебе будут только рады». И он действительно там бывал и говорил: «Ты знаешь, оказывается, действительно, такие люди еще есть». Так вот к этим людям Пиквикского клуба мы с Марией Романовной и пошли в этот вечер. Нужно было нанести обычный визит. Но мы очень долго не приходили. Очень долго. И я много раз спрашивал: «А почему мы не идем? Почему мы не идем?» На что Александра Дмитриевна говорила: «А ты знаешь, что у нас траур? Какие тут гости?» Мне было так стыдно, что я не знал. В течение года я не догадался. Ничего не сказать, не написать, не передать. Какой же я скверный мальчишка!
Александра Дмитриевна была человек умный Она говорила: «Скорбь только тогда скорбь, когда человек скорбит сердцем. Вот тогда это скорбь. А если он только вид делает, что он скорбит, это ничего, это не скорбь».
Возвращаюсь к нашему путешествию к Дубровским, которые жили на Плющихе. На Плющиху-то мы ходили пешком. Из Денежного переулка на Плющиху пешком. Самый опасный был переход через Зубовский бульвар. Большое движение по тем временам. Но мы мужественно выстаивали, пока все проедут, и только тогда переходили. Все эти люди очень интересные. Лидия Георгиевна Дубровская — дочь крепостного повара, который был так предан своим господам, что после освобождения в 1861 году, когда все уже были свободные, и он в том числе, он не пожелал никуда уходить и поселился в кухне у них, заявив, что ему здесь лучше всего. Это был уже старый человек, но еще продолжавший готовить. А Плющиха была тем замечательна, что там было очень много вольноотпущенных и просто ремесленников. Вольноотпущенный — это тот, который получил вольную еще до 1861 года. А чем они жили? Огромная улица Плющиха была заселена ремесленниками. Какие ремесленники? Кондитеры, булочники, повара, люди различных профессий — парикмахеры, сапожники. Они все ютились в каких-то каморках, но очень держались за свою каморку, за свою независимость. Здесь разыгрывались страшные истории. И когда спрашивали: «Почему же? Чем вам было плохо?» Отвечали: «Тоска заела». Эти люди очень часто спивались и, как правило… Что бывает, когда человек сопьется? Совершенно верно, удавленников было очень много. Это были несчастные люди.
В этот мир мы приходили с праздником. И надо было принести какой-нибудь подарок всем знакомым этого мира. Какой подарок? Самый ничтожный. Пачку папирос, коробку конфет, билет в театр (между прочим, они все были страстные театралы и необыкновенно нежны и расположены к гостям). Вот гости появлялись у Лидии Георгиевны, а вся эта шантрапа, узнав, что гости, приходили и говорили: «С праздником вас!» — и сейчас же уходили. И когда им говорили: «Подождите, немного подождите!» — «Нет, нельзя, нельзя нарушать ритуал». И все они уходили. Когда я вырос, я спросил: «Они что, побоялись, что им дадут вознаграждение какое-нибудь?» — «Да нет, что вы, они просто показывали свою деликатность».
