Когда все уже случилось, страх стирается из клеток, составляющих человеческий разум, еще бьющийся под черепной коробкой и не желающий угасать. Случившееся устанавливает собственные правила в том, что зовется жизнью. И, втягивая поглубже воздух – не от волнения, а для следующего шага, наравне с кислородом в легкие пускаешь в себя понимание: миг благословенного одиночества, когда можно не притворяться, подходит к концу.
На загримированном лице воцаряется спокойная улыбка, не касающаяся глаз. Свет прожекторов выхватывает рояль на сцене. Сердце не спеша толкает кровь по сосудам. Так же неспешна поступь – это единственно верный путь, выбранный среди всех перейденных черт.
Страха нет. Все уже случилось. Чего бояться?
- Ну и чего боялась? – снисходительно смеясь над новенькой скрипачкой, спрашивала Лиза Розанцева, старательно вытирая губную помаду перед зеркалом. Ее высокая грудь едва не вываливалась из облегающего тело второй кожей концертного платья. Впрочем, Лизе, несмотря на несколько слишком широкие плечи, было что показать. Одна беда – на сцене все это великолепие пряталось за виолончелью. Щелкнув замком клатча, она вынула из него пудру и улыбнулась собственному отражению, продолжая болтать: - Работа как работа. Понравилось же, а?
Скрипачка прошелестела в ответ что-то почти бесшумное. А Лиза растянула губы, заново крася их нюдовым блеском.
- В конце концов, ты не первая скрипка, в этом тоже есть свои прелести. Ответственности меньше. Хотя, конечно, амбиции – это нормально. Некоторые амбициозные личности не успели прийти – уже солируют. Связи, связи.
- А некоторые делают чересчур поспешные выводы, сами в них верят и сами завидуют, - проговорила рядом с ней Полина, отбрасывая в урну бумажную салфетку.
И, ни на минуту не задерживаясь, без того зная, в каком направлении Лиза с удвоенным энтузиазмом продолжит социальный ликбез новой участницы симфонического оркестра Национальной филармонии, вышла из туалетной комнаты. На сегодня она была свободна.
В последнее время это было девизом всей ее жизни. Свободна. Свободна!
Свободна делать, что хочется. Работать, где хочется. Ездить, куда хочется. И никого не впускать в свой собственный, хоть и с потерями, но отвоеванный мир. Во всех смыслах.
Мама настаивала, что она стала эгоисткой. Полина, с некоторым чувством снисходительности, не спорила, но и менять себя не стремилась. Ей нравилось. Быть такой, какой стала. Уверенной, знающей себе цену и не разменивающейся на чужие желания. Все это осталось в прошлом, отчего в настоящем ей было комфортно и при желании можно было признать, что легко.
Застегнув пальто на одну пуговицу, Полина вышла наконец из здания. Улица встретила ее яркими фонарями и промозглым воздухом, заставив поежиться и подпоясаться, несмотря на то, что машина стояла не дальше двадцати метров. Стук каблуков по современной брусчатке глухо, но громко отзывался в воздухе, а площадь, раскинувшаяся перед глазами, в очередной раз пыталась воздействовать на нее своей центростремительной силой.
За те несколько месяцев, что Полина жила в столице, она все еще не разучилась удивляться душе этого города. И удивительным образом чувствовала себя здесь дома. Впрочем, наличие собственной жилплощади безусловно этому способствовало.
Полька щелкнула центральным замком автомобиля кофейного оттенка и привычно устроилась за рулем. Дальнейшие движения тоже были привычными: отправить смс-ку маме, пристегнуть ремень, найти волну подходящего радио. И вырулить с парковки, уверенно влившись в размеренный в это время суток поток автомобилей.
Она больше не любила рассветы. Рассветы – предвестники мечтаний.
Ночь на широких улицах, преломляющиеся огни автомобилей, трехцветность светофоров – то, что от мечтаний избавляет, примиряя с действительностью.
По?лина машина неспешно шуршала шинами по асфальту, везя свою хозяйку в просторную квартиру на одиннадцатом этаже с роялем и видом на Днепр, в то время как мысли ее резво перепрыгивали с пиццы на варианты проведения грядущего отпуска, когда их беспардонно раскроила трель мобильного телефона. На экране высветилось имя. Никакого фото. Никакой картинки для обозначения контакта. Только белые буквы на контрастно черном фоне, зеленая и красная кнопки, вибрация корпуса, вырывающаяся вместе со стандартной мелодией. Стас.
Не принять звонок грозило испорченным вечером – пропущенных не было, значит, он точно знал ее расписание и не успокоится, пока не добьется своего.
- Здравствуй, - проговорила Поля, крепко держась за руль, отчего костяшки стали такими же бесцветными, как и голос.
- Здравствуй, - в отличие от ее тона, его был сейчас окрашен густой, насыщенной, ничем не разбавленной тоской. Затем последовала пауза – повторяя тот же оттенок. Но вышла слишком краткой, чтобы она решила повесить трубку, не желая слушать его сопение. И Стас снова заговорил: - Отыграла?
- Да, - быстро и коротко ответила она.
- Успешно?
- Как всегда.
- Как всегда… – снова молчание, на сей раз пульсирующее неоном вывесок. И продлившееся ровно столько, сколько было нужно, чтобы начать бить по ее нервам неопределенностью. – У тебя летом отпуск. Планы есть?
