К Алеше Ростоцкому приехала мама. Событие было совершенно уникальным в жизни детского дома, поскольку мама Алеши числилась умершей и похороненной три года назад в Марокко, о чем имелись все необходимые отметки, во всех соответствующих документах, сделанные на основании свидетельства о смерти. Папа Алеши скоропостижно скончался год назад, в возрасте тридцати семи лет от инфаркта, в результате чего, мальчик оказался в детдоме, так как никаких других родственников, пожелавших бы позаботиться о ребенке, у него не нашлось. Скоропостижно возникшая мама, предъявила два паспорта, заграничный и общегражданский - с отметкой о браке и о наличии Алеши, собственное свидетельство о рождении, университетский диплом и собственную персону, вполне живую, смахивающую на звезду экрана и моментально опознанную Алешей, по коробке шоколадных конфет в руке. Оставалось только изумиться, нерадивым исламистам, допустившим такую промашку, исполнить мелкие формальности и порадоваться за Алешу, чудесным образом воссоединившемуся с семьей. Восьмилетний, теперь уже, Алеша, довольно смутно помнил маму, которая исчезла с его горизонта, когда ему было четыре года, но кем еще могла быть, эта роскошная, улыбающаяся, великолепно одетая и восхитительно пахнущая женщина, как не его мамой? Правда у мамы, которую он помнил, не было длинной красной машины, но ее не было и у папы, стоило ли предаваться мелочным воспоминаниям, уносясь в светлое будущее, под грохот рока из магнитолы и с лаковой коробкой шоколада, шириной в половину стола для пинг-понга, на коленях?
Будущее оказалось, ярче солнца, бьющего в лицо, слаще и горше шоколада свежее ветра и острее, чем предчувствие счастья.
Шел 1992-й год.
Раньше этот теплоход назывался “Генерал Доватор”, и всю свою долгую трудовую жизнь неспешно болтался между Одессой и Поти, возя туда-сюда по черноморским волнам всякие шуры-муры и мешочников с мандаринщиками, но ветры перемен выдули его из наезженной колеи - в голубое средиземноморье под кипрским флагом и с гордым именем “Академик Сахаров” на борту. Сменив прописку, имя и ориентацию, старое корыто, отнюдь не стало, ни изящное, ни комфортабельнее, но Алеше оно казалось настоящим океанским лайнером, несмотря на каюты, чуть побольше стенного шкафа, замызганное железо переборок и постоянную трясучку от изношенного дизеля. Алешина мама, однако, совсем не разделяла его мнения и почти весь путь, от Одессы до Пирея, продержала его, рядом с собой, под тентом, в тихом углу палубы, подальше от тошнотных запахов кухни, смешанных с запахом хлорки из туалетов и пьяных воплей гуляющих путешественников. - Как ты переносишь солнце? - спросила она Алешу, в первый же час плавания. - Хорошо переношу, - жизнерадостно ответил Алеша, всю зиму мерзнувший под тонким сиротским одеялом среди холодных радиаторов детского дома. - Это замечательно, - задумчиво сказала мама, - Это просто чудесно.
Стояла жара, а на теплоходе был бассейн, постоянно забитый голой и орущей
публикой, не обращающей внимания на окурки и банановую кожуру, плавающую в воде, но мама запретила Алеше приближаться к этой клоаке. Но зато, каждые три или четыре часа, она принимала душ и заставляла купаться Алешу. В каюте не было ванной комнаты, приходилось ходить в общую душевую, и на этой почве Алеша получил первый урок эллинистического воспитания. Отец никогда не находил нужным помогать сыну купаться, а в детском доме Алеша привык особенно щепетильно относиться к собственной наготе. Поэтому, он уперся, когда мама в первый раз подвела его к дверям душевой. Душевая не была, ни мужской, ни женской, она была рассчитана на троих и просто запиралась изнутри тем сексуальным большинством, которое успевало захватить ее на данный момент. Если же большинство оказывалось в меньшинстве, то оно выглядывало через щель и решало, допустить или не допустить жаждущее помывки лицо к свободному соску. Женщина могла простоять полдня под дверью этой душевой, то же самое происходило и с неуспевшим мужчиной.
Итак, Алеша уперся, но в щель уже выглянул чей-то глаз, дверь приоткрылась, и мама вошла внутрь, втолкнув Алешу перед собой. Задвижка щелкнула. Побагровевший Алеша оказался в пространстве величиной с кабину лифта, стоящим перед здоровенной, голой девицей, с ярко-красными волосами. - Ваще, он уже взрослый, - сказала девица. - Ваще, у тебя что, - тут мама произнесла слово, которое Алеша не понял, - ... не там где у всех? - Там, там, - обиженно произнесла девица и повернулась к ним задом. Мама быстро разделась и молча посмотрела Алеше в глаза.
В этот момент Алеша интуитивно понял, что между ним и мамой могут быть какие угодно разногласия, но только не в присутствии третьих лиц. И хотя руки у него тряслись, а уши пылали, он стиснул зубы, содрал с себя одежду и встал под душ. Самая кошмарная проблема заключалась в том, что в узком пространстве и с высоты его роста, куда бы он ни пытался убрать взгляд - взгляд все равно упирался в то самое место, которое казалось ему самым запретным из всех самых запретных мест на свете.
![Воровская яма [Cборник]](/storage/book-covers/08/086ec5131cfee1e9284b895205abfa019c8ddf36.jpg)
