Эти записи были найдены в комнате одного человека. Кто он был, спросите вы? Первое, что кажется при первом знакомстве с его письменностью – почерк мелкий, заниженная самооценка, наклон влево, говорит о его упрямстве, много хвостиков и в «д», и в «у», и в «з» – максимализм верховодит. Еще бы – ведь он был очень молод. В городе, который он посетил, до сих пор говорят об этом. О том, что он написал. Но они не подозревают всего того, что знает лишь он. Да уж, он был не так прост, как казался. Что помнят жители города на границе с Европой? О том, что приехал чужой и пытался навязать им свою культуру, за что и был наказан. По их словам справедливо. Что кажется мне – сейчас пожимаю плечами, но не от незнания, а скорее от сомнения. Они знали его, здоровались, слышали голос и знали его манеры, я – не видел его, не знал, есть ли у него запах изо рта, каков цвет глаз и даже имя оставалось для меня загадкой. Но я все же решил открыть глаза. Им и не только. В какой-то степени себе, а также тем, кто не знал его. Пусть и я и не был с ним знаком раньше. Просто я приехал в этот город, только несколько позже, и по странным стечениям обстоятельств снял ту же комнату, что и он. Там и нашел старый дневник в одном из отделов письменного стола. И началась моя бессонница. Я читал эти строки и не спал вместе с ним, главным героем. Он не давал мне возможности закрыть тетрадь, пока не закончится усталая ночь. Потом я ходил по тем же улицам, что и он, обращал внимание на те же объекты и старался понять его состояние. Но мне было чуждо то, что он испытывал, наверное, как и всем другим. Я как горожанин, который уже и не помнит об этом, как о очередной заурядной новости, и только старожилы припоминают, да и те, кто очень любопытен. Это история в письмах напоминает библию. В ней исповедуется человек. Он не напоминает ни бога, ни дьявола. Он ни ангел, ни бес – в нем есть пороки и добродетель. Просто он жил здесь и прожил эти ночи особенно. Не так, как все. И я не мог это не опубликовать. Он писал не для себя, а для всех, кто попытается докопаться до истины. Что значит его жизнь, его судьба, его восемнадцать ночей. И почему он так быстро устал. Хватит…я не вправе что-то писать, так как его ночи сами за себя скажут.
Две недели я в этом городе. Тихо как. По дорогам вместо машин – молодежь на роликах и женщины с колясками. Машины есть – редкие, словно привидения, останавливаются как в горном ауле перед отарой овец, с усилием надавливая на клаксоны. Сравнение с домашним животным не случайно. Бродят бездомные собаки, спят около универсама и большого гипермаркета, лениво озираясь по сторонам. Прохожие идут, не обращая внимания на тех, кто лежит на пыльном асфальте, выбрав для себя роль попрошайки.
– Она у меня слепая, – говорит мужчина в темных очках про свою собаку. Рослый далматинец выглядит резвым, имеет пружинистый хвост, и не скажешь, что он не видит ничего кроме своего хозяина, да и то созданного им в своем, однако цветном воображении. Она прекрасно обходится без поводка, хозяина и будоражит прохожих своими частыми столкновениями. Те спокойно воспринимают е выходки, так как знают уже не первый год, как ее, так и хозяина этого питомца. Угощают конфетой, а то и котлета перепадет. Но в основном это сладости, которые она с радостью поглощает, не смотря на оберточную бумагу.
Мальчик в инвалидной коляске разворачивает конфету. Он так увлечен, не смотря на посторонний гвалт – это лакомство в тот самый момент является всем, и если бы прогремел взрыв, упал каменный рыцарь с особняка старинного дома, поставленный туда архитектором для красоты, на тротуар, он бы продолжил, ибо нет ничего лучше тянучки. Все ради сладкого удовольствия. Все ради того, чтобы не думать, о том кто ты.
Мужчина, раздающий на улице веники. Березовые, дубовые, еловые, смешанные. Для бани естественно. И совершенно бесплатно. А люди берут как-то неуверенно, словно им вручают нечто вредное, страшное, мерзкое. Они идут на работу, разве там им нужен веник. Они идут в магазин, разве веник им поможет осуществить покупку. Они идут в баню, но все равно не берут, потому что неестественно вот так вот просто брать веник и отдавать соответственно тоже. Или здесь это в порядке вещей? Тогда и продавец понимает это, но упорно стоит, потому что обязательно найдется один или несколько, кто поблагодарит и побежит этим самым веником колошматить свою спину и другие части тела, выгоняя из себя неприятное.
…А этот, что рисует на стене всех домов в переулочках без названий желтые трусы. Заглянул в переулок, а там горят – желтеют предмет нижнего белья для мужчин. Я еще понимаю, если женские, но мужские. Не правильно это, по-моему. Говорю я и вижу бабушку, бросающую с балкона горшки с цветами. Они летят вниз – грохот, люди расходятся, еще один – в полете и снова очередной шок. И у меня, и у других. Даже птицы здесь летают не так как в других местах. Они не любят одиночных перелетов. Обязательно парами, а то и больше.
Странные люди. То ли так казалось только мне и поэтому они были такими или же это на самом деле самый странный город с самыми что ни на есть не похожими ни на кого людьми. Они же продолжали поливать цветы на балконах, рисовать мелом несуществующие предметы и удивлять меня. Они чинили свои пылесосы прямо на проезжей части, а разговаривали по телефону, не выходя из ванной комнаты. Они были красивы, но продолжали оставаться для меня странными.
