Юлия Боровинская
Полночь (00.00)
Когда это всё случилось, я как раз работала — готовилась часовую отбивку в эфир выдать. В полночь я обычно всегда это делаю вручную, всё равно потом голосом выйти нужно, хоть пару слов сказать о том, что вот, наступил новый день, спокойной ночи пожелать, ну, и напомнить заодно, что до семи утра не кто-нибудь, а я для вас, уважаемые радиослушатели, тружусь, не смыкая глаз и не покладая рук. Только вот спокойной ночи, сами знаете, не получилось. Я часто думаю: был бы у нас не четвёртый этаж, а первый, я бы точно на улицу выскочила, это же инстинктивное: когда трясёт — на улицу, а так только к окну подбежала… как раз, чтобы увидеть, что с нашими охранниками случилось, светло ведь стало, как днём.
Понимаете, я их не знала совсем, даже и не разговаривали, предъявляешь пропуск в развёрнутом виде и идёшь, но когда вот так… Я долго потом лица вспомнить пыталась… один, кажется, постарше, полноватый такой, а второй… нет, не помню. Люди, как люди, людей тогда ещё много было, только в нашем городе — два миллиона. А сколько осталось?
(музыкальная пауза)
Не знаю, может быть, я и сошла с ума в тот момент — когда увидела, как охранники испаряются. Слишком это страшно, чтобы осознать, понимаете? Стою, сердце колотится, руки ледяные, а в голове только одно крутится: «При отключении электричества следует запустить аварийный генератор». Мне бы плакать, кричать, молиться — что там ещё во время конца света делать положено? — а я спокойно так взяла фонарик из ящика, инструкцию нашарила и пошла разбираться, какие там кнопки нажимать и ручки дёргать. Бред, да? Но вот я до сих пор здесь, сижу, с вами разговариваю, не повесилась, не легла лицом к стене плакать и умирать. Как будто бы только так и можно было выжить — по инструкции, хоть по какой-нибудь.
С генератором этим я полчаса возилась, не меньше. Ничего же не умею, инструктаж у нас так, для галочки проводили. Парни — те разбирались, но я-то по ночам одна, без звукооператора работаю. Ну ничего, запустила всё-таки, затарахтел, пульт ожил, настольная лампа зажглась — и вовремя, на улице-то снова темнота. Плэй-лист, конечно, как корова языком слизнула, пришлось новый набирать, а говорить я ничего не стала, просто не смогла — горло, словно петлёй, сдавило, не сглотнуть. Да и что скажешь? Извините, ребята, у нас тут маленькие технические неполадки: не то взрыв, не то землетрясение, люди бесследно исчезают, электричества нет, но это всё пустяки, show must go on, а вот заодно и послушаем…
(музыкальная пауза)
Первые сутки я ещё надеялась. Вот приедет смена, заработает телефон, придёт хоть кто-нибудь, всё разъяснится… Не спала даже: в семь утра никого нет, значит, опаздывают, а если и не наши, с работы, то хотя бы Андрюшка за мной явится, не днём, так ближе к вечеру, слышно же, что я здесь, сижу, работаю, ясно же, что одна на улицу выходить боюсь.
Контроль эфира шёл, вот в чём всё дело, а передатчик-то у нас на телевышке, не здесь. Там, конечно, скорее всего, переключение на аварийное энергоснабжение автоматическое, но всё равно хоть кто-то же должен рядом с этим генератором крутиться — хотя бы топливо временами подливать. А значит, всё нормально — работают люди, жизнь продолжается.
У меня-то самой запасная канистра с соляркой рядом с генератором стояла, это только потом уже, на второй день пришлось к баку идти — во внутреннем дворике, в гараже здоровый бак с топливом стоит, на инструктаже говорили. А мы ещё смеялись когда-то, что у нашего директора мания оптом всё закупать: дизельное топливо — так целый бак, едва ли не с меня высотой, воды — так двадцать бутылей по двадцать литров… ну, за них, правда, нагреватель бесплатно давали, кофе — так упаковку на десять банок… И где бы я сейчас без этой его мании была? Не здесь, это уж точно.
Да, топливо и вода — это самое главное. Правда, в буфете ещё минералка есть, но немного, упаковка или две. У нас здесь буфет был на втором этаже, и комнатка при нём — типа склада. Я туда дня через три вломилась, когда на станции все запасы подъела: крекеры там были, йогурт чей-то в холодильнике, китайская лапша… Только мало — никто же специально не запасался, так, бывает, остаётся что-то.
А от буфета ключ я на вахте взяла. Страшно было туда спускаться — до колотуна просто, а что поделаешь? Мне же и от нашего гаража, где бак, ключ нужен был. Ну, ладно, думаю, испарюсь, так испарюсь — зато мгновенно… это немного утешает — что мгновенно. Когда думаешь о тех, кто…
(музыкальная пауза)
Я до сих пор не знаю, что это было. Землетрясение? Так от землетрясения люди прямо в воздухе не растворяются. Война? Но почему тогда тихо всё так? Где они, те, кто нас завоевали? Да и что это за оружие такое — не представляю. Ядерный взрыв? Но я-то уже не первый месяц тут, и ничего — не тошнит, волосы не выпадают. Только и остаётся думать, что конец света, а обо мне отчего-то забыли. Или я сама виновата — нужно было выбегать на улицу, ведь хотелось же, всем хотелось, все выбежали… ну, почти все…
Вот только это «почти» меня здесь и держит. Радио — это же такая простая вещь, от одной батарейки месяц работать может, а батареек в магазинах — бери не хочу. А никого, кроме меня, в эфире нет, я по контрольному приёмнику проверяю время от времени. Первую неделю на средних волнах был один парень, но совершенно сумасшедший — ни музыки, ничего, сидел, старые анекдоты в эфире рассказывал и смеялся так, что мороз по коже… давно уже его не слышу… А бреда и так хватает, вся жизнь после той ночи — сплошной бред, так должно же хоть что-то нормальное сохраняться, что-то из прежней жизни… хотя бы музыка…
