Утро. Большой кабинетъ. Передъ письменнымъ столомъ сидитъ Владимiръ Ивановичъ Вуландъ, плотный, черноволосый, съ щетинистыми бакенбардами мужчина. Онъ, съ мрачнымъ выраженiемъ въ глазахъ, какъ бы просматриваетъ разложенныя передъ нимъ бумаги. Напротивъ его, на диванѣ, сидитъ Вильгельмина Ѳедоровна (жена его), высокая, худая, белокурая нѣмка. Она, тоже съ недовольнымъ лицомъ, вяжетъ какое-то вязанье.
Вильгельмина Ѳедоровна.
Я сегодня въ газетахъ прочла, что на мѣсто Янсона назначенъ Андашевскiй.
Владимiръ Иванычъ (не поднимая глазъ отъ бумагъ и мрачнымъ голосомъ).
Да!.. Съ недѣлю ужъ какъ рѣшено это назначенiе.
Вильгельмина Ѳедоровна.
Отчего жъ ты мнѣ не сказалъ объ этомъ?
Владимiръ Иванычъ.
Забывалъ все какъ-то.
Вильгельмина Ѳедоровна.
А на какомъ основанiи тебя тутъ обошли?
Владимiръ Иванычъ (какъ бы удивленный этимъ вопросомъ).
Что же я тутъ такое?
Вильгельмина Ѳедоровна
А то, что ты гораздо старше Андашевскаго по службѣ.
Владимiръ Иванычъ
Это нынче ничего не значитъ.
Вильгельмина Ѳедоровна.
Наконецъ, ты, я думаю, лучше его знаешь дѣло…. Опытнѣй его и полагаю даже, что умнѣе!
Владимiръ Иванычъ.
Ты такъ полагаешь; а другiе, видно, полагаютъ иначе!
Вильгельмина Ѳедоровна.
Что-жъ, ты и останешься на своемъ мѣстѣ?
Владимiръ Иванычъ.
Куда-жъ мнѣ дѣватъся!
Вильгельмина Ѳедоровна.
Очень просто: проси у графа какой нибудь высшей себѣ должности!… Скажи ему, что ты униженъ и оскорбленъ назначенiемъ Андашевскаго тебѣ въ начальники, – это самолюбiе благородное, а не глупое!.. Графъ долженъ это понять.
Владимiръ Иванычъ.
Какъ же, пойметъ!.. очень нужно ему до моего самолюбiя.
Вильгельмина Ѳедоровна.
И ты, поэтому, съ докладомъ будешь ходить къ Андашевскому?
Владимiръ Иванычъ (покраснѣвъ въ лицѣ отъ досады).
Конечно!
Вильгельмина Ѳедоровна
(тоже вспыхнувъ отъ досады).
Ну, я женщина, а потому должна была бы имѣть меньше самолюбiя, чѣмъ мужчина, – но я лучше бы сквозь землю провалилась, чѣмъ вынесла подобное униженiе.
Владимiръ Иванычъ.
Проваливайся, пожалуй!.. Какъ кого удивишь!.. Скажутъ только, что одной дурой на свѣтѣ меньше стало.
Вильгельмина Ѳедоровна (разсердясь).
Дурой… Ты самъ послѣ этого дуракъ!.. За что ты бранишься?
Владимiръ Иванычъ.
Какъ же не браниться! Говоришь какой-то вздоръ, фантазiи какiя-то!..
Вильгельмина Ѳедоровна.
Нѣтъ, это вовсе не фантазiи, а мнѣ дѣйствительно очень досадна несправедливость графа. Неужели же Андашевскiй былъ полезнѣе тебя на службѣ и больше твоего участвовалъ хоть бы въ тѣхъ же реформахъ?
Владимiръ Иванычъ (съ грустной усмѣшкой).
Не думаю!.. По реформѣ большую часть работъ производилъ я!
Вильгельмина Ѳедоровна (стремительно).
Вотъ поэтому-то мнѣ ужасно и хочется узнать, за что собственно назначенъ Андашевскiй?
Владимiръ Иванычъ.
За то, что льстилъ и подличалъ передъ графомъ до такой степени, что гадко было видѣть это!.. Только что ноги не цаловалъ у него!..
Вильгельмина Ѳедоровна.
Ну, это пустяки: за одно подличанье онъ не назначилъ бы его. Тутъ непремѣнно должно быть чье нибудь постороннее влiянiе, какая нибудь особая причина; а то графу не было бы никакого основанiя отдавать Андашевскому предпочтенiе передъ тобой.
Владимiръ Иванычъ.
Не было основанiя, однако онъ все таки предпочелъ его.
Вильгельмина Ѳедоровна.
Предпочелъ, потому что на то была какая нибудь особая причина; а потому ты тѣмъ больше имѣешь права обидѣться этимъ и требовать у графа, чтобы онъ выхлопоталъ тебѣ въ пенсiю твое теперешнее содержанiе и выходи въ отставку.
Владимiръ Иванычъ.
Ну, да, такъ вѣдь сейчасъ это и сдѣлаютъ!.. На дняхъ еще циркулярно по всѣмъ вѣдомствамъ объявлено: чтобы никакихъ представленiй о пенсiонныхъ назначенiяхъ выше штатныхъ не дѣлать.
Вильгельмина Ѳедоровна.
А если такъ, то плюнь на все!.. Пусть тебѣ дадутъ что слѣдуетъ по закону, и уѣдемъ за границу! Я лучше по мiру, съ сумой готова идти, чѣмъ видѣть, что мужъ мой подъ начальствомъ у мальчишки, который прежде за счастье считалъ, когда я позволю ему поцаловать мою руку или налью чашку чаю.
(Владимiръ Иванычъ что-то такое хочетъ возразить жене; но входитъ курьеръ).
Курьеръ.
Господинъ Мямлинъ и полковникъ Варнуха.
Вильгельмина Ѳедоровна.
А я еще и не одѣта! Уйти скорѣе!..
Владимiръ Иванычъ (съ досадой).
Уходи!.. Что тебѣ тутъ сидѣть!..
(Вильгельмина Ѳедоровна уходитъ).
Владимiръ Иванычъ (курьеру).
Проси этихъ господъ!
(Курьеръ уходитъ).
Владимiръ Иванычъ (одинъ.)
Эти женщины хуже змѣи!.. У меня и безъ того адъ на душѣ, а она еще пилитъ своимъ милымъ язычкомъ! Справедливо сказалъ какой-то философъ, что человѣкъ не столько отъ того страдаетъ, когда ему самому скверно, какъ отъ того, когда онъ видитъ, что другому хорошо! Вчера при мнѣ г. Андашевскiй прiѣхалъ въ театръ и проходитъ въ первый рядъ креселъ, смотрю всѣ лезутъ къ нему, кланяются, ручки ему пожимаютъ!.. А онъ оглоданой-то харей своей только всѣмъ улыбается, и ко мнѣ вдругъ чуть не съ распростертыми объятьями. «Какъ, говоритъ, я счастливъ, что вижу васъ»! Пытку-бы легче вынесъ, чѣмъ эту милую сцену, а между тѣмъ сиди, самъ тоже улыбайся и дѣлай видъ, что кромѣ удовольствiя ничего не чувствуешь!.. Будь кто хочешь, кажется, назначенъ со стороны, хоть столоначальнишко какой-нибудь изъ аристократовъ, я перенесъ бы это равнодушно; но тутъ предпочтенъ человѣкъ совершенно-равный мнѣ, стоявшiй рѣшительно въ однихъ условiяхъ со мной, – это ужъ прямо насмѣшка!.. Плевокъ въ лицо!..
