ПРОЛОГ
ОДИННАДЦАТЬ ЛЕТ НАЗАД
Свой шестой день рождения я запомнила навсегда. Еще бы, не каждый день мать бросается на тебя с ножом. И не с каким-нибудь тупым столовым, а с огромным кухонным. До сих пор вижу отблески света на лезвии, совсем как в дешевом фильме ужасов. Когда мне исполнилось шесть, мать пыталась меня убить.
Я порой размышляю о нашей жизни до того случая, все пытаюсь понять, скучаю ли я по матери. Но до того дня я практически ее не помню. В памяти всплывают отрывочные картинки, помню даже папу, который у мер, когда мне было пять. Но только не мать.
Когда же пристаю с расспросами к Мэтту, брат неизменно отделывается ответами в таком вот духе:
— Она гадина, Венди. Больше тебе ничего не надо знать.
Мэтт на семь лет старше, так что он-то все прекрасно помнит, но говорить о прошлом наотрез отказывается.
Когда я была маленькой, мы жили в Хэмптоне[1]. Мама вела светскую жизнь, предоставив меня заботам няни, жившей с нами. Накануне того дня рождения няня уехала по какой-то срочной семейной надобности, и матери, хочешь не хочешь, впервые в жизни пришлось со мной возиться самой. И это не понравилось нам обеим.
Я настолько тогда расстроилась, что даже праздник был уже не в радость. Нет, подарки-то я все равно ждала, но вот с друзьями у меня было негусто. На день рождения заявились сплошь мамины знакомые со своими расфуфыренными детками. Мать затеяла нечто вроде чаепития у принцессы. Лично я бы прекрасно обошлась и без всей этой фанаберии, но не хотелось обижать Мэтта с горничной, которые из сил выбились, готовясь к празднику.
К тому моменту, как собрались гости, я уже успела сбросить туфли и избавиться от гигантского банта. Мать спустилась, когда мы с Мэттом открывали подарки, и обвела комнату льдисто-голубыми глазами. Ее светлые волосы были зачесаны назад, губы накрашены кроваво-красной помадой, отчего лицо казалось еще бледнее обычного. К приему гостей она не переоделась, так и была в отцовском красном шелковом халате, в котором разгуливала по дому с самой смерти папы. Надо отдать ей должное, она хотя бы надела ожерелье и черные туфли на каблуках, но менее нелепым ее наряд от этого не стал.
Однако никто словно и не заметил, как странно она одета. Вероятно, оттого, что всеобщее внимание было приковано ко мне. Я устроила настоящее представление, принимая в штыки каждый подарок. Меня завалили куклами, игрушечными пони и прочей ненавистной ерундой.
Мать незаметно скользнула между гостями ко мне. Я потрошила коробку, обернутую бумагой в розовых мишках. Внутри оказалась очередная фарфоровая кукла. И разумеется, вместо того, чтобы вежливо поблагодарить, я принялась в ярости орать, что не хочу никаких дурацких кукол. Вот в самый разгар моих воплей мать и влепила мне звонкую пощечину.
— Ты не моя дочь! — разрезал наступившую тишину ледяной голос.
Забыв о боли, я в изумлении уставилась на мать.
Горничная поспешила разрядить ситуацию, затеяв какую-то игру, я отвлеклась, но страшные слова эхом отзывались у меня в голове весь вечер. Думаю, тогда она сказала это не всерьез, обычный выплеск родительского раздражения на выходки избалованного чада. Но похоже, мысль эта засела у нее в сознании, и чем дальше, тем более здравой казалась.
Ближе к вечеру, порядком у став от моих истерик, гости попросили подать им торт. Мать отправилась на кухню, ее все не было и не было, и я пошла глянуть, чем она там занимается. Даже не знаю, с чего это вдруг тортом занялась она, а не горничная, куда как больше годившаяся на роль мамы.
На столе посреди кухни возвышался огромный шоколадный торт, украшенный розочками. Над ним нависла мать, гигантским ножом разрезая торт и аккуратно раскладывая куски по десертным тарелкам. Волосы у нее растрепались.
— Шоколадный?.. — Я скривилась.
— Да, Венди, ты ведь любишь шоколад, — сказала мать, не поднимая головы.
— Ненавижу! — выкрикнула я. — Ненавижу шоколад! Не буду я его есть, не буду!
— Венди!
Острие ножа, перепачканное розовым кремом, смотрело точно на меня, но я ничуточки не испугалась. А ведь испугайся я тогда, все бы обернулось иначе. Но меня уже понесло.
— Не буду, не буду, не буду! Это мой день рождения, не хочу шоколадный торт! — верещала я, топая ногами.
— Не хочешь шоколадный торт? — Мать изумленно приподняла брови.
Тогда-то я и заметила непонятный блеск в ее голубых глазах, и страх наконец коснулся меня.
— Что ты за ребенок такой, Венди? — Мать медленно двинулась вокруг стола, приближаясь ко мне.
Массивный нож в ее тонких пальцах смотрелся гораздо более грозно, чем секунды назад. — Ты точно не мой ребенок. Что ты за создание, Венди?
Не спуская с нее глаз, я попятилась. Мать выглядела так странно. И страшно. Халат распахнулся, обнажив выступающие ключицы и черную комбинацию. Она шагнула вперед, направив нож прямо на меня. Мне бы закричать или убежать, но я словно окаменела.
— Я носила ребенка, Венди! Но родила не тебя! Где он? Где мой ребенок? — Ее глаза наполнились слезами. — Ты убила его, да?
И тут она рванулась ко мне, требуя ответить, что я сотворила с ее дитятей. Я ловко отскочила в сторону, но мать тут же загнала меня в угол. Я спиной уперлась в буфет, отступать больше было некуда, а мать продолжала двигаться.
