Англия, 1799 год
В Хэддингтон-Холле (Суссекс), в загородной резиденции маркиза Кейни, происходил танцевальный вечер. Из открытых окон большой гостиной доносились звуки музыки и веселые голоса. Гостей было немного: в то время в доме маркиза гостили двое, а остальные были представителями местного дворянства.
Не веселился со всеми только юноша, сидевший в саду на скамье возле большого мраморного фонтана, расположенного ниже террасы. Ему очень хотелось находиться на празднике и участвовать в общем веселье, танцевать с ней, с темноволосой, темноглазой юной дочерью гостя его отца. Или хотя бы иметь возможность глядеть на нее, а может быть, даже поговорить с ней. Или принести для нее стаканчик лимонада. Ему хотелось бы… Но мечты его были напрасны! Не зря мать часто называла его мечтателем.
Его присутствию на празднике мешали два обстоятельства: во-первых, ему было всего семнадцать лет, а во-вторых, он был внебрачным сыном маркиза. Последний факт приобрел для него особое значение лишь полтора года назад, после скоропостижной кончины его матери. До того ему казалось вполне нормальным, что отец часто навещает их с матерью, но не живет с ними постоянно, что у отца есть жена, хотя других детей, кроме него, нет.
Но после смерти матери он полностью осознал свое положение, после того как отец взял жить его в свой дом. Перебравшись туда, он почувствовал всю неловкость своего пребывания в нем. Он не был членом семьи — жена отца, маркиза, ненавидела его и демонстративно игнорировала его присутствие. Разумеется, к числу слуг он тоже не принадлежал.
За последние полтора года отец не раз заводил разговор о его будущем, но мальчик понимал, что факт его незаконнорожденности сильно затрудняет решение его судьбы. Маркиз решил купить ему офицерский патент, чтобы он мог, когда ему исполнится восемнадцать лет, служить в армии. Правда, кавалерия, а тем более гвардия для него были закрыты — туда набирали сыновей аристократов и титулованного дворянства, то есть законных сыновей. Ему же предписано было проходить службу только в строевых войсках.
— Почему вы не на балу? — раздался вдруг тихий нежный голосок, и он увидел ту, из-за которой ему хотелось находиться в гостиной, — Жанну Моризетту, дочь графа де Левисса, роялиста, бежавшего из Франции от якобинского террора и с тех пор проживавшего в Англии.
У него екнуло сердце. Он еще никогда не находился так близко от девушки, о которой только что мечтал, и никогда с ней не разговаривал.
— Мне не хочется, — сказал он, пожав плечами. — Тем более что это и не бал вовсе.
Она уселась рядом с ним — стройная, изящная, в светлом воздушном платьице. В темноте он не мог определить, какого оно цвета. Масса кудряшек обрамляла ее личико, а глаза у нее были огромные и блестели в лунном свете.
— А мне все равно хотелось быть там, — призналась она. — Я надеялась, что мне разрешат присутствовать среди них, но папа не позволил даже показываться на загородной вечеринке. Он сказал, что в пятнадцать лет слишком рано танцевать с джентльменами. Скучно быть молодым, ведь правда?
Значит, она все-таки там не была. Зря он мучился ревностью. Он снова пожал плечами.
— Я не так уж молод, — сказал он. — Мне семнадцать лет.
Она мечтательно вздохнула.
— Когда мне исполнится семнадцать лет, я буду танцевать каждую ночь и ездить в театры и на пикники. Когда я стану взрослой, я стану делать все, что пожелаю.
Ее личико светилось радостью предстоящих удовольствий, и она была красивее всех девочек, которых ему приходилось видеть. За последнюю неделю он использовал малейшую возможность, чтобы только взглянуть на нее. Она была похожа на сверкающую драгоценность, которой он мог лишь издали любоваться и мечтать.
— Папа собирается увезти меня назад во Францию, как только будет безопасно туда ехать, — со вздохом сказала она. — Благодаря Наполеону Бонапарту положение в стране, кажется, стабилизируется. Если так будет и дальше, то мы, возможно, туда возвратимся. Так говорит папа. И еще он говорит, что пора перестать мечтать о восстановлении королевской власти.
— Значит, ты, возможно, будешь танцевать в Париже, — сказал он.
— Да, — сказала она, и глаза ее мечтательно затуманились. — Но я предпочла бы остаться в Лондоне. Англию я знаю лучше, чем Францию. Я даже говорю по-английски лучше, чем по-французски. Я бы с удовольствием осталась здесь навсегда.
В ее речи слышался легкий французский акцепт, что делало ее еще более привлекательной. Ему нравилось слушать, как она говорит.
— Ты ведь сын маркиза, не так ли? — спросила она. — Почему у тебя другая фамилия?
— Я ношу фамилию матери, — сказал он. — Она умерла позапрошлой зимой.
— Вот как? — сказала она. — Как печально! Моя мама тоже умерла, но я ее не помню. Насколько я помню себя, я всегда жила с папой. А как тебя зовут?
— Роберт, — ответил он.
— Роберт, — произнесла она по-французски и, рассмеявшись, повторила имя по-английски. — Потанцуй со мной, Роберт. Ты танцуешь?
— Мама учила меня, — сказал он. — Но где мы будем танцевать? Прямо здесь?
— Почему бы нет? — сказала она, легко поднявшись со скамьи и протягивая ему изящную ручку. — Музыка хорошо слышна отсюда.
