***
— Что-то не так.
— Всё под контролем.
— Нет, что-то не так. Трансляция сбоит.
— Заткнись и займись делом. Проверь датчики и клеммы.
Голоса сталкиваются, мечутся по комнате, то чуть отдаляясь, то вонзаясь в висок, как стальная игла. Хочется отмахнуться, как от назойливой мухи, но рука превратилась в обломок скалы. Не чувствую ничего, кроме прохладной и твердой поверхности кушетки. И легкого щекочущего холодка где-то на загривке. Сердце сонно гонит кровь по венам — кажется, от одного удара до другого проходит целая вечность. В ушах нашептывает нездешнее море.
— Давление и пульс нестабильны.
Слепяще яркий свет пробивается даже сквозь сомкнутые веки. Хочется открыть глаза и осмотреться, но сил не хватает даже на это. Тревожный запах стерильной чистоты. Так пахнет только в клиниках. Разве я болен?
— Он что, в сознании?! Эй, парень!
— Ты сбрендил? Обычный поток сознания. Следи, чтобы шла фиксация.
Как я здесь оказался? Кто эти люди? Вчера… Черт, что же было вчера? Не помню… Хоть убей — не помню. Зато зачем-то помню, как в детстве учился кататься на велосипеде. После дождя, который прошел накануне, в саду было сыро и ветрено. Кто-то из взрослых — не помню кто, но точно не отец — придерживал сиденье. Переднее колесо все время петляло. Так хотелось скорее вырваться из-под опеки. Крикнуть: смотри, я сам! Я поднажал на педали, дорожка пошла под уклон, велосипед разогнался, и я заорал от страха. Свалился в кусты акации, ощетинившиеся голыми ветками. Когда открыл глаза, увидел пролетающий в пронзительно синем небе птичий клин… Интересный парадокс: если птице вживить разум человека, она сможет решать математические задачки, но уже вряд ли выстроит путь из Африки к местам гнездовья без навигатора. Да и вообще не встанет на крыло. Чтобы взлететь, надо верить, что тебе это по силам, что воздух удержит и ты не рухнешь камнем вниз…
— Что он плетет?
Мысли путаются. Наверное, мне вкачали слишком маленькую дозу наркоза, и я проснулся посреди операции. Наверное, я умру от болевого шока.
— Сколько ты вколол?
— По инструкции.
Как они слышат мои мысли? Или я разговариваю во сне? Почему я не слышу звука собственного голоса? Мозг превратился в трусливо подрагивающий студень. Хотя это, кажется, как раз в рамках нормы… А если, наоборот, птичий разум вживить в тело человека, преодолеет ли он земное притяжение одной лишь силой мысли? Будет подпрыгивать на земле, нелепо размахивая руками, или поднимется на крышу самого высокого небоскреба в городе, чтобы поймать попутный ветер?..
Где-то хлопают двери, раздается звук быстро приближающихся шагов и взволнованные голоса.
Небо — далеко. И я — не птица. Или?.. Похоже, дела мои совсем плохи. Последнее, что я вижу — склонившееся надо мной лицо мужчины. Его лицо — умное, волевое, с ироничными складками у рта — кажется мне смутно знакомым. Я силюсь вспомнить его имя, но напрасно. Картинка медленно темнеет, как в старом фильме. Только где-то по краям, на периферии, пылают огненные дуги.
— Остановка сердца.
Когда пешка доходит до восьмого квадрата, игрок имеет право выбрать фигуру — независимо от того, была ли эта фигура ранее утрачена в игре или нет, — и пешка станет этой фигурой со всеми ее свойствами или решением игрока останется пешкой.
Вильгельм Стейниц. Введение в современные шахматы
— Эй, Снежинка!
Один из каменщиков, сгребающих лопатами бетонное крошево, устало распрямился. С расстояния в двадцать шагов подросток в заскорузлой от грязи и стылой февральской сырости робе казался нахохлившейся болотной птицей. С мрачной радостью Хьюго заметил, что после вчерашней драки кровоподтек под левым глазом Луки налился сизой спелостью. Впрочем, и для самого Хьюго потасовка прошла не без потерь: рассеченная губа распухла, отчего он пришепетывал еще заметнее, чем обычно. Ну да ничего, мстительно подумал он, сейчас крысёныш получит сполна.
Месяц назад Шлак сделал Хьюго подрывником, и в бригаде втайне выдохнули, надеясь, что это положит конец издевательствам и побоям. Не тут-то было. Хьюго не собирался отказываться от удовольствия, которые сулило верховенство над безропотными недомерками. А уж изобретательности ему было не занимать. Одна беда — белобрысый выродок, который напросился на грязную, тяжелую и плохо оплачиваемую работу — разбор завалов после взрывов — начал скалить зубы. То и дело встревал, когда Хьюго после смены собирал обычную дань. Вот и вчера, когда он планировал хорошенько прижучить косоглазого задохлика, который заныкал талоны и божился, что где-то обронил их, этот невесть откуда взявшийся робингуд перехватил его руку, уже занесенную для удара. Завязалась потасовка. И весьма неприятным сюрпризом для Хьюго, который всегда был крайне осмотрителен в выборе противника, стало то, что Лука, которого он рассчитывал уложить одним верным ударом, оказался жилистым и вертким. Так что — и при одной мысли об этом у Хьюго сводило челюсть, как от зубной боли, — если бы подручные Шлака не подоспели вовремя и не разняли сцепившихся мальчишек, еще неизвестно, кто одержал бы верх. Наглеца следовало проучить, и без промедления. Вчера, когда в груди еще жгла и полыхала бессильная ярость, он думал было улучить момент и столкнуть его вниз. Несчастные случаи на демонтажной площадке происходят чуть ли не каждый день, кто станет пересчитывать вечно голодных оборванцев! Но уязвленное самолюбие Хьюго, которое до сих пор желчью плескалось у самого горла, требовало красивого отмщения. Унизить. На глазах у всех. Мусорные крысы должны четко усвоить, кто здесь сила. Хьюго достал из кармана сверток, обернутый в промасленную бумагу и криво перетянутый клейкой лентой.
