Для некоторых беспорядки — место для сведения счетов. Номинально мы все в протестах против войн и помощи правительства банкротам, загрязнения и полицейского государства придерживаемся ненасилия. Порча имущества — это вообще совсем другое дело, но попробуй объясни это копам. Мы нанесли удар внезапно, без предупреждения, без социальных медиа, но в ОПД откуда-то уже знали. В тот вечер они пришли на вечеринку принаряженные — с удлиненными дубинками, флэш-гранатами, срабатывающими на уровне глаз, и даже воющим в отдалении АПДРД — либералы съеживались от шума, руки на ушах, колени на асфальте. Сладкий звон разбившейся новенькой витрины ар-деко винного бара приглушил ор автомобильных сигнализаций и прочий хаос, но и отвлек меня. А при росте под два метра и при том, что я единственная женщина в группе — сексизм! — меня оставили на шухере. И я проглядела фалангу мусоров, хлынувшую из-за угла, как они уже окружили нас и отбросили за барьер из велосипедов, и не оставалось ничего, кроме как принимать удары и надеяться, что чей-нибудь мобильный стримит все это в интернет.
Или бежать. «Бежим!» — закричал Робин, и побежал. Было не до консилиумов — мы все рванули за ним, чтобы не разделяться, и тут влетели в другую шеренгу полиции. Два копа прыгнули на Робина и занялись его суставами, пока других парней, которые пытались его вытащить, жестко избивали. Они были повсюду, мусора, их дубинки взлетали к небу, как внезапный молодой лесок. Я почувствовала легкое касание на затылке. Потом еще, более настойчивое — почти как похлопали по плечу. Я обернулась и увидела копа, женщину, почти на полметра ниже меня, двумя руками обхватившую дубинку. Глаза у нее были широкие, как пара белых яиц.
— Прикинься! — процедила она сквозь зубы. Потом снова замахнулась дубинкой, и стукнула так, что я едва ли почувствовала. Я пошатнулась и упала на колени. Я активист уже пару лет, но до недавнего времени по-настоящему не участвовала в акциях Черного блока. Что это за коп? Она была молодая, латиноамериканка с темными глазами и значком с надписью «Л. Перез». Я постаралась, как могла, «умереть», не спускать глаз с Л. Перез и не попасть под ноги, что было непросто, когда очередной прилив протестующих заставил копов серьезно поплясать. В квартале или чуть ближе хлопнула пара перечных бомб, и нос у меня защипало даже на таком расстоянии. Перез вертелась в толпе, пробивая дорогу дубинкой. Она точно действовала не по правилам, отбегая от полицейской шеренги и возвращаясь. Вспыхнул большой мусорный контейнер, кто-то из наших перевернул его и опрокинул горящий мусор на улицу, перевернули и ментовозку — пустую и без охраны, специально оставленную для полицейской пропаганды. Я не сразу поняла… Перез жалела только женщин. Мужиков она мочила. По ребрам, если не доставала по голове, с размаха. Парочка по лицу. А немногим девчонкам, что ей попадались — прикосновение, как волшебной палочкой, и они валились наземь, такие же убедительные, как третьеклассник в роли Авраама Линкольна в школьной постановке.
Я доползла до края тротуара, чтобы не потерять ее из виду, и меня чуть не затоптали два краст-панка, убегавшие от мусоров. Тогда я и увидела его — высокий и долговязый, в шмотках Черного блока, лицо скрыто за уже надоевшей маской Гая Фокса, он перескочил через меня и бросился к панками, пырнул одного чем-то и сбежал. Панк долгий миг стоял на месте, глядя, как его грязная футболка наливается черным от крови. Это был тощий пацан, и тоже высокий, так что прошла всего пара секунд. Он шагал, уставившись на живот, не видя вокруг бушующий бунт, к мятущимся прожекторам вертолетов. Почти все были в оттенках черного, а мусора в голубом, так что напавший растворился в толпе почти мгновенно. Пацан получил по колену, и его товарищ, испугавшись, сбежал.
— Медик! Уличный медик! — крикнула я, возвращаясь на ноги. Перез уже и след простыл. Если теперь на меня нападет коп с дубинкой, сюсюкать не будет. Пацан посмотрел на меня, или мимо меня, на полицию, что сомкнула ряды для новой атаки с метательным оружием. Секунду он казался полным энергии, потом обмяк. Я снова позвала медика, но это было как кричать в цунами.
— Ты лучше беги, — сказал мне пацан, голос его был высоким и надломился. Он был прав. Просить помощи у копов мы не собирались, да никто из них бы и не помог. Если пацан умрет у моих ног, убийство пришьют мне. Я стянула балаклаву, раскинула волосы, вывернула наизнанку толстовку, бледно-голубой подкладкой наружу, и стала пробираться через толпу домой. Мобильный пищал всю ночь — смс, требующие встретиться у полицейского участка во имя солидарности с арестованными, встревоженные звонки от мамы и пара парней из группы, которых не взяли, но я только курила сигареты и до рассвета следила за хэштегом #Oakland на Твиттере.
Пацана звали Коннер Кирнан. Кто-то сумел доставить его в больницу, где тот пережил почти всю ночь, в сознании и не так сильно мучаясь, даже попросил позвонить отцу перед смертью. На утро Коннер был во всех газетах. Копы и мэр развернули историю так: дикие анархисты не только разнесли центр —
