Обшарпанный экипаж, запряженный двумя усталыми клячами, с грохотом въехал на пристань; его колеса застучали по неровно уложенным доскам, прервав беспокойный сон Питера.
В экипаже было душно и, прямо скажем, пованивало: из шестерых его пассажиров — пятерых мальчишек и одного взрослого — никто не был большим поклонником мочалки и мыла.
Питера все мальчишки признавали вожаком, потому что он был самым старшим из них. А может, и не был. Питер понятия не имел, сколько ему лет на самом деле, поэтому приписывал себе столько, сколько его на данный момент устраивало, — а его устраивало всегда быть на год старше самого старшего из своих товарищей. Если какой-нибудь новичок, появившийся в приюте Святого Норберта для малолетних бродяг и попрошаек, сказал бы, что ему десять лет, Питер тут же заявил бы, что ему одиннадцать. А кроме того, он умел плевать дальше всех.
Как главный, он считал себя обязанным следить за всем происходящим вокруг. А то, что происходило сегодня, его совсем не радовало. Мальчишкам сказали только, что их отсылают на корабль, и хотя место, где Питер прожил последние семь лет, совершенно ему не нравилось, чем дольше ехал экипаж, тем более пугающим казалось это слово: «отсылают».
Они выехали из приюта Святого Норберта еще затемно, а теперь сквозь маленькое круглое окошко в экипаж проникал тусклый свет пасмурного дня. Питер украдкой выглянул наружу и разглядел причал, а рядом — темный силуэт корабля. Ему показалось, что корабль похож на какое-то чудище с длинными шипами на спине. Питеру не улыбалось куда-то плыть в брюхе этого страшилища.
— Чего, это и есть тот самый корабль, на который нас отсылают? — спросил Питер.
И тут же пригнулся, спасаясь от здоровенного кулачищи Эдварда Гремпкина.
Питер, даже закрыв глаза, всегда мог сказать, как далеко от него находится этот кулак: он уворачивался от него вот уже семь лет. Гремпкин, помощник директора приюта Святого Норберта, был человеком решительным и принципиальным; многие из его принципов сочинялись прямо по ходу дела, но все они быстро претворялись в жизнь при помощи крепкого удара кулаком по уху. Для него не было разницы, чье именно ухо подвернулось под удар. По мнению Гремпкина, все мальчишки были нарушителями порядка.
На этот раз кулак угодил в ухо мальчика, которого звали Том; дремавший Том сидел рядом с Питером.
— Ой! — вскрикнул Том.
— Не «чего», а «что»! — сказал мистер Гремпкин: он, помимо прочего, преподавал грамматику.
— Но я не… ой! — снова вскрикнул Том, второй раз получив в ухо от Гремпкина, который был принципиальным противником непочтительных возражений.
На миг в экипаже воцарилась тишина, нарушаемая лишь грохотом колес. Потом Питер предпринял еще одну попытку.
— Сэр, — спросил он, — это наш корабль?
При этом он внимательно следил за кулаком на тот случай, если в вопросе опять окажется какая-нибудь ошибка.
Питер подумывал о том, чтобы сбежать из приюта вообще и из экипажа в частности, но он не знал, можно ли сбежать, когда тебя «отсылают». В любом случае пока он не видел возможностей для бегства: на пристани повсюду были матросы и портовые рабочие. А еще повозки и экипажи. Люди в странных одеждах поднимались на корму корабля по трапу с веревочными поручнями. Ближе к носу по настилу из досок вели корову и нескольких свиней, а за скотиной шли простолюдины, одетые примерно так же, как и Питер с товарищами.
Гремпкин взглянул в круглое окошко и улыбнулся, но улыбка вышла неприятной. Впрочем, он весь был неприятный, с ног до головы.
— Да, — сказал он, — это ваш корабль. «Гдетотам».
— А что такое Гдетотам? — спросил мальчик по имени Прентис.
Он попал в приют недавно и потому заметил кулак лишь тогда, когда тот влетел ему в ухо. Прентис охнул.
— Не задавай дурацких вопросов! — рявкнул Гремпкин.
По его мнению, дурацкими были все вопросы, на которые он не мог ответить.
— С тебя довольно знать, что ты проведешь на этом корабле ближайшие пять недель.
— Пять недель, сэр? — переспросил Питер.
— Если вам повезет, — сказал Гремпкин и высунулся из экипажа, чтобы взглянуть на небо, — и шторм не отправит вас в преисподнюю пораньше. — Он снова улыбнулся. — Или куда похуже.
— Хуже, чем в преисподнюю? — спросил Джимми.
— Он имеет в виду, что корабль может утонуть, — сказал Толстый Тэд, во всем видевший мрачную сторону, — а нас смоет в море, и нам придется плыть самим.
— Но я не умею плавать! — сказал Джимми. — Никто из нас не умеет.
— Я умею! — с гордостью заявил Толстый Тэд.
— Ты умеешь бултыхаться, — поправил его Питер.
Мальчишки захихикали. Даже Гремпкин раздвинул в ухмылке потрескавшиеся губы, продемонстрировав желтые пеньки зубов.
Питер взглянул на пристань и увидел другой корабль, куда больше и красивее, с блестящим черным корпусом. Его команда, в отличие от команды «Гдетотама», носила форму. Этот корабль тоже стоял под погрузкой и, похоже, готовился к отплытию. Вот если бы можно было выбирать между этими двумя кораблями…
— Ну да неважно, — весело произнес Гремпкин. У него явно улучшилось настроение. — Плывешь ты или бултыхаешься — все равно акулы разберутся с вами быстрее, чем вы успеете утонуть.
