Дмитрий Сорокин
Отец, сын и сорок четыре пулемета
Повесть
Москва, 2027 год, 5 октября, полдень.
- Бог велел делиться, папа. Эту немудреную истину я пытаюсь доказать тебе последние три года, а ты мне все не веришь. - лицо Бориса в маленьком экранчике мобильного телефона прямо-таки лучилось торжеством. - Но теперь-то ты попался. Ты на моей территории, и я вполне подготовился к этому визиту. Слушай внимательно, старик. Ты не сможешь покинуть мое жилище, если, конечно, еще хочешь жить и радоваться этому прискорбному для меня факту... Я очень удобно разместил мощные пулеметы по периметру дома. А уж фотоэлементов там больше, чем ты в состоянии вообразить. Моментальная реакция на любое движение - открытие огня. Ты и шага не сделаешь. Даже и полшага. Если, конечно, хочешь жить. Я понимаю, что ты ошарашен. Даю тебе время на размышление. Сколько угодно времени - я научился быть терпеливым. Мои условия прежние, папа. Дай мне денег. Двадцать пять миллионов евро. Не больше и не меньше. Думай, старик. До связи. - он отключил канал.
На протяжении всего этого монолога я не вымолвил ни слова. И прошло еще не менее десяти минут, прежде чем я сообразил, что так и сижу в кресле с недопитым коктейлем в одной руке и невыключенным телефоном с тускло мерцающим экраном - в другой. Вот, значит, как. Уел меня дражайший отпрыск. Заставил захватить его базу и запер там. А запер ли? А ну, проверим! Я залпом допил коктейль и с силой швырнул стакан в форточку. Раздался страшный грохот, от стакана за долю секунды остались одни воспоминания. Мда. Не обманул, стало быть. Что мне сейчас срочно требовалось - так это справиться с последствиями адреналиновой бури и спокойно обдумать, как я дошел до жизни такой, и что дальше делать. Ненавижу чертов адреналин. С детства. Он мешает мне размышлять.
Я подошел к бару (надо отдать Борису должное - количество и выбор напитков впечатляли), хотел было смешать еще коктейль, но передумал и налил полстакана "Белой лошади". То еще пойло, конечно, но десять минут и две сигареты спустя адреналин рассосался окончательно и я смог нормально мыслить. Итак, вопрос первый: как же так получилось?
Я уж лет десять как знал, что сына я упустил. В то время, когда я мог как-то повлиять на него, я с головой был погружен во все, что угодно, кроме семейных дел. Творчество, сколачивание состояния, бесконечные балы-приемы-вечеринки, бесконечные поездки... За те годы я восемнадцать раз совершал кругосветки, и, когда я, усталый от этого бешеного темпа жизни, но довольный собой и богатый, вернулся домой, чтобы спокойно теперь уже, не гоняясь за химерами, пожить в свое удовольствие, выяснилось вдруг, что возвращаться-то мне и некуда. Жена меня бросила еще двенадцать лет тому, и, помнится, я совершенно не придал тогда значения этому факту, увлеченный какой-то юной поэтессой ( черт, даже имени ее не помню...). Все это время Борис, мой сын, был предоставлен самому себе. Так что, как говорится, что выросло, то выросло. В течение долгих и мучительных для меня трех лет я честно пытался установить с ним контакт. Не вышло. А потом вдруг с последних полос газет исчезли красочные описания криминальных подвигов моего сынишки, и комиссар полиции Блажнов, с которым мы на почве этих самых подвигов успели подружиться, сообщил мне, что Борис завербовался в Иностранный легион. Ну, известное дело: с глаз долой - из сердца вон, и я спокойно засел за мемуары.
Три года назад, однако же, спокойная жизнь моя кончилась. Я сидел дома, в библиотеке, и перечитывал еще прошлого века издание Маркеса, когда на пороге возник Борис. Выглядел он, мягко говоря, отвратительно. Количество наркотиков, которые он вколол перед этим визитом, подсчету не поддавалось.
- Отец, мне нужны деньги. - не поздоровавшись, мутным голосом начал он.- Много денег. И сейчас.- добавил он с вызовом. Пожалуй, именно это меня и разозлило.
- Убирайся! - классическим жестом указал я ему на дверь.- И никогда больше не смей приходить ко мне. Никогда!
- Ты пожалеешь.- возразил он все так же мутно. - Ты очень сильно пожалеешь. - и ушел.
Оставшись один, я успокоился и понял, что слегка погорячился. Но он застал меня врасплох, а вид, в котором он заявился, давно уже приводит меня в ярость, хотя бы это был мой собственный сын. С наркотиками у меня отношения особые, впрочем, это отдельная история. Я совсем бы забыл и о существовании своего непутевого сына, и об этом досадном происшествии, погрузившись в полуиллюзорный мир своих тихих радостей, если бы две недели спустя не взорвалась моя дача. Сам я отделался легким испугом, переломанными ногами и возможностью наблюдать весь этот кошмар лежа в двадцати метрах от забора. Сила взрыва равнялась какой-то жуткой цифре в старом добром тротиловом эквиваленте, а меня просто выкинуло взрывной волной. Естественно, Борис не замедлил взять на себя ответственность за этот теракт и напомнить о своей просьбе.
- Мне нужно пять миллионов евро. - сказал он.
С того дня и началась наша война. Мне пришлось вспомнить былое, нарастить мускулатуру и в совершенстве освоить методы ведения партизанской войны в любых условиях. Так мы с ним и воевали последние три года, последовательно уничтожая недвижимое и движимое имущество друг друга. Мне от него было нужно только одно - чтобы он любым способом исчез из моей жизни. Потому что чем дальше, тем больше я понимал, что воюю с ошибками своей не в меру бурной и безответственной молодости, как бы банально ни звучала эта фраза. И меня грызла совесть. Ему же были нужны мои деньги. А вот денег я давать ему не собирался. Потому что, взяв раз, потом он вытянул бы из меня все. Вот так мы и жили.
