Меморандум 1. Всё началось в Йельском университете
В первой вступительной части книги были представлены три предварительные гипотезы и некоторые подтверждающие их факты.
Мы также заявили, что если какая-то группа хочет контролировать будущее американского общества, то она должна в первую очередь контролировать систему образования, то есть будущее население. Эта часть описывает, как Орден контролирует образование.
Всё началось в Йельском университете. Даже официальная история Иельского университета осознаёт его могущество и успех:
«Могущество этого места определяется безошибочно. Йель был организован. Йель внушал своим сыновьям верность, которая была заметна и впечатляла. «Люди Йеля» после его окончания добивались таких успехов, что появлялось подозрение, что они и там работали друг на друга. Короче говоря, Йель был раздражающе и загадочно успешным. Для соперничающих институтов и университетских реформаторов в старом Йельском колледже было что-то раздражающее и тревожное».[1]
И этот успех был более чем очевидным для главного соперника Йеля — Гарвардского университета. Настолько очевидным, что в 1892 году молодой преподаватель Гарвардского университета Джордж Сантаньяна отправился в Йель проводить расследование этой «возмутительной легенды» о могуществе Иельского университета. Сантаньяна цитировал гарвардского выпускника, который собирался отправить своего сына в Йель, так как в жизни «все гарвардцы работают на йельцев».[2]
Но никто ранее не задавал очевидный вопрос — почему? Что такое «могущество Йеля»?
Революционное йельское трио
В 1850-е годы три члена Ордена закончили Йельский университет и, работая вместе время от времени, вместе с другими членами Ордена устроили революцию, которая изменила лицо, направление и цели американского образования. Это была быстрая, тихая и чрезвычайно успешная революция. Американский народ даже сегодня, в 1983 году, не осознаёт того, что произошёл государственный переворот.
Членами революционного трио были:
— Тимоти Дуайт, профессор в Йельской школе богословия, впоследствии 12-й президент Йельского университета.
— Дэниел Коит Гилман, первый президент Калифорнийского университета, первый президент Университета Джонса Хопкинса и первый президент Института Карнеги.
— Эндрю Диксон Уайт, первый президент Корнельского университета и первый президент Американской исторической ассоциации.
— Все члены этого примечательного трио были инициированы в Орден с промежутком в несколько лет (1849, 1852, 1853). Они немедленно отправились в Европу. Все трое стали изучать философию в Берлинском университете, где царила монополия постгегельянской философии.
— Дуайт учился в Берлинском и Боннском университетах с 1856 по 1858 год.
— Гилман учился в Берлинском университете в 1854–1855 годах у Карла фон Риттера и Фридриха Тренделенберга — выдающихся «правых» гегельянцев.
— Уайт учился в Берлинском университете с 1856 по 1858 год.
Примечательно, что в 1856 году в Берлинском университете (в Институте психологии) преподавал ни кто иной, как Вильгельм Вундт, основатель экспериментальной психологии в Германии, которая стала источником для десятков американских диссертантов, которые затем возвращались из Лейпцига, чтобы начать движение в поддержку современного американского образования.
Почему так важен немецкий опыт? Потому что в эти годы, сразу по окончании университета, эти трое сформировали свои взгляды, спланировали своё будущее, и в этот период в Германии господствовала философия Гегеля.
Среди гегельянцев было две группы. Правые гегельянцы стали родоначальниками прусского милитаризма, источником Первого объединения Германии и прихода к власти Гитлера.[3]
Ключевыми фигурами среди них были Карл Риттер (преподавал в Берлинском университете, где училось наше трио), барон фон Бисмарк и барон фон Штокмар, тайный советник королевы Виктории в Англии. К более раннему периоду относился Карл Теодор Дальберг (1744–1817), главный канцлер Германского рейха, связанный с лордом Актоном в Англии ис иллюминатами (Бако ф. Ферулам в иерархии иллюминатов), он был правым гегельянцем.
Существовали также левые гегельянцы, основатели научного социализма. Наиболее известны из них, конечно, Карл Маркс, Фридрих Энгельс, Генрих Гейне, Макс Штирнер и Моисей Гесс.
Нужно иметь в виду, что обе эти группы использовали как отправную точку гегельянскую теорию государства, то есть тезис, что государство превыше индивида. У прусского милитаризма, нацизма и марксизма одни и те же философские корни.
И они же повлияли на наше трио.
Гилман писал своей сестре в 1854 году, что по возвращении в Америку он больше всего желает «влиять на умы Новой Англии».
Выдержка из одного письма Гилмана заслуживает того, чтобы процитировать её целиком. Гилман писал своей сестре из Санкт-Петербурга в апреле 1854 года:
«И как ты думаешь, чего я добиваюсь? С каждым годом я чувствую, что я должен приблизиться к цели. Когда я вернусь домой в Америку, у меня должна быть сложившаяся система взглядов. День и ночь я думаю о том времени, я вижу и планирую, как я буду полезен дома. Я чувствую, как мои желания всё больше и больше стремятся к дому, в Новую Англию, и я страстно желаю получить возможность влиять на умы Новой Англии. Если я стану редактором, то моё место должно быть в Нью-Йорке, но, сказать по правде, я немного опасаюсь тамошних волнений, политики, денежного водоворота. Я всё больше и больше склоняюсь к тому, чтобы стать священником, так как на этом месте я, скорее всего, принесу больше пользы, чем где-либо ещё, мне бы получить приход, чтобы проповедовать те идеи, которые мы так много раз обсуждали в наших беседах наверху. Я рад, что ты вспоминаешь эти разговоры с удовольствием, так как я смотрю на них как на одно из величайших «провидений» моей жизни. Если я добьюсь чего-нибудь в этом мире или в ином, то это случится благодаря благословенному влиянию дома. Мне кажется, что новые идеи и более широкие взгляды на людей и на явления жизни мелькали передо мной с удивительной скоростью, и каждый день, и почти каждый час я думаю о новых вещах, которые мне бы очень хотелось сделать в Америке… Я вижу как мои мысли, неосознанно, почти всегда текут в сторону приложения христианства, или принципов Нового завета, к бизнесу, обучению, общественному образованию, политическим вопросам, путешествиям и так далее. В Берлине у меня был долгий разговор с мистером Портером (он занял три дня с небольшими перерывами) по поводу того, о чём я говорил, и он заверил меня, что в Новой Англии есть много мест, подходящих для того, чтобы продвигать такие взгляды по тем вопросам, на которые я намекал тебе дома. Я изложил ему многие свои мысли по этим вопросам, говоря свободно и, возможно, более полно, чем когда-либо делал это дома с вами. Он был чрезвычайно заинтересован… Он сказал мне, что проповеди, о которых я говорил, очень востребованы сейчас — они принесли бы наибольшую пользу, и в целом он приободрил меня, вдохновив попытаться сделать это. Я чувствую всё большее желание делать это и буду продолжать, во всём, что я вижу и слышу вокруг, исследовать каждый вид влияния, оказываемого сейчас на людей — Церковь и школу, политику и литературу…».
