Начну с «выстраданного» тезиса: пусть сами мы живём в обычном и вполне заурядном мире физических сущностей (объектов и явлений), что, кстати, является нашим же собственным выбором, и всё равно этот материальный мир как бы изнутри наполнен совсем иным содержанием — нелогичным, иногда нелепым и, в общем-то, волшебным. Я хочу подчеркнуть, что все мы, человеки разумные, постоянно соприкасаемся с чем-то не очень разумным, что можно назвать магией, — соприкасаемся даже в самых заурядных жизненных положениях, только приучены этого никогда не замечать. Иначе куда нам деть свою разумность! Более того, в самой основе этой нашей разумности-заурядности — всё-таки магия, но принимать её в расчёт мы, конечно же, не склонны. И сами же, между прочим, многое теряем от этого, упуская магические рычаги, с помощью которых могли бы влиять и на качество своей жизни и даже на свою судьбу.
Давайте посмотрим на себя со стороны. Что мы есть такое? Ну, конечно, биологические организмы, живые существа, млекопитающие отряда приматов, причём разумные млекопитающие, которые, в частности, научились сегодня питать своих детёнышей искусственным «млеком» и даже выращивать их в пробирках и которые при всём при том на самом-то деле действуют разумно далеко не всегда...
В общем, такая механистичная классификация ничего, по сути, не прояснит, да и не может прояснить. Ведь самое главное в нас — та искра божия, которая, собственно, и делает нас живыми и жутко умными — ускользает от любого научного определения. Если человек всё-таки сотворён, а не рождён в отличие от Сына Божия — это отличие подчёркнуто в «Символе веры», — причём сотворён по образу и, главное, по подобию, то первоначальный аналог, с которого человек творился, это — божественно мощный, «навороченный» компьютер. У нас имеется «оперативная память» — кора головного мозга, или сознательная часть психики, у нас имеется мощнейший «жёсткий диск» — «подкорка», подсознание, — способный в подавляющем большинстве случаев действовать автономно, не включая в процесс «оперативку». Например, при организации в нашем организме кровообращения, обмена веществ, потоотделения, переваривания пищи и множества других столь же необходимых процессов.
Коли, уж, мы заговорили о процессах, то у нас имеется и собственный процессор, весьма, кстати, своевольный (не подберу другого слова), который в одних случаях работает молниеносно и безошибочно, в других «тормозит», а порой и вовсе даёт сбои. У нас имеется также множество специальных устройств, к примеру, анализаторы-зрительный, слуховой, вкусовой и прочие. Так вот, всё это, что у нас имеется, и что мы в принципе способны как-то осмыслить, определить, измерить, а иной раз даже как-то подрегулировать, не имеет ровным счётом никакого значения без некоей искры, одухотворяющей всю конструкцию. Искры, которая в принципе неуловима, и как-то моделировать её невозможно, потому что она — из разряда «чудо».
Если вы помните, Эммануила Канта в равной мере поражали две вещи — звёздное небо над нами и нравственный закон в нас. Пожалуй, слово «закон» в данном случае не совсем подходит. Как, впрочем, и другое слово, нередко употребляемое в том же контексте — слово «принцип». Нет-нет, не то и не другое, а, скорее, некий магический кристалл, запрятанный внутри нас довольно глубоко — во всяком случае, глубже эмоциональной сферы, — который сообщает нам, что хорошо, а что не очень. Правда, человек разумный — именно в силу своего разума — приспособился не то, чтобы совсем отключать, а, скажем так, переводить свой персональный нравственный индикатор в режим минимальной громкости при помощи логических, — хотя и не обязательно логичных — умозаключений. Иными словами, будучи в здравом уме, мы всегда в принципе осознаём, когда делаем что-то не то или не совсем так, как следовало бы, но как-нибудь обосновываем для себя же собственные действия. Это уже, между прочим, нечто из области доморощенной «чёрной магии».
Вернёмся к нашему видовому имени в обширном классе млекопитающих — «человек разумный». На мой взгляд, для собственного обозначения мы выбрали не тот признак, который, воистину, делает человека существом уникальным, «венцом творенья». Животные, даже и те, которые к приматам не относятся, тоже порой демонстрируют незаурядный интеллект. Я бы мог привести множество поразительных примеров того — поразительных для человеческого апломба, — но не стану тратить на это время, а сразу назову то качество, которого животные заведомо лишены. Сегодня оно, кстати, весьма непопулярно в нашем рыночном обществе, смахивающем на барахолку. Это — рефлексия, способность к интроспекции, стремление в себя заглянуть и разобраться в том, что там имеется.
Какая-нибудь гениальная обезьяна может проявить дьявольскую сообразительность и изворотливость, чтобы раздобыть, предположим, несколько бананов. А человек — пусть это тоже будет любитель бананов — с удовольствием очистит и съест спелый банан. Но затем (а может, и до того или даже совсем в другой раз) он непременно однажды задумается: а почему это я люблю бананы? Или — «Ну вот, я съел его, и что я теперь ощущаю? А правильно ли то, что я сделал?» Возможно, он задаст себе какой-то другой вопрос, но обязательно однажды что-то сам себя спросит, после чего ему поневоле придётся заглянуть в себя. А вот обезьяна не сделает этого никогда. Потому что рефлексия не в обезьяньих правилах. И, наверно, не в обезьяньих силах.
