Л. Кощеев
О возвращениях
Это была не любовь, а нечто гораздо более серьезное - совсем другое, недоступное поэтам. Любовь возникает из случайности или совпадения, и потому её неотступно сопровождает чарующая необязательность. Даже самая жаркая страсть всегда помнит, что она обязана своим появлением какой-нибудь сущей безделице, и потому она никогда не настаивает на своем существовании, уходя столь же легко, столь же случайно, как и пришла. Влюбленный может принести цветы сегодня, может завтра, а может не принести вообще - это его дело, от которого ничто в мире не зависит. В мире побегов и измен случайность имеет иной знак, будучи возможной - и наиболее вероятной! - причиной провала. Рождаясь в силу свинцовой необходимости, побеги больше всего ненавидят случайности, всячески пытаясь изгнать их из своего мира. Только постороннему (причем весьма наивному!) взгляду кажется, что бывают случайные связи, а побеги случаются из сиюминутного порыва или по досадному недосмотру - на самом деле это ткань жизни рвется под неудержимым напором, который прокладывает путь по малейшим трещинам. Потому побеги неотвратимы и неостановимы, их невозможно выбросить из жизни или заставить довольствоваться малым. Чем дальше, тем больше побег приобретает внутреннюю инерцию, уже не зависящую от породивших его причин: упрямая подготовка и яростный бег не могут закончиться просто так, ничем, и каждая преодоленная преграда на пути становится дополнительной причиной преодолеть следующую. Она это чувствовала, хотя и не ведала и десятой доли пути, который он прошел для встречи с ней. Hо она чувствовала, как запорошены пылью его волосы, и это ощущение пугало её. Пылкое соблазнение напоминало, скорее, методичный инструктаж ("А вечером мы возьмем шампанского и поднимемся в номер. Hами овладеет страсть. Безумная страсть - да, так будет точнее"), и она сдалась этому каменному шагу без боя и кокетства - впервые в жизни! Организованный им праздник был несокрушимо прекрасен, он сам безукоризненно очарователен - но когда они наконец очутились совсем одни, им вдруг овладело тоскливое ощущение того, что вот сейчас-то его хитроумная конструкция и обвалится. Он вдруг предался восхищенному созерцанию площади за окном, призывая её разделить эту радость, и тогда ей, немало досадуя, пришлось самой решить, какую радость они будут делить. В другой раз ухудшение погоды вызвало в нём ярость, едва ли не первобытную: ему опять показалось, что всё проиграно; и она, без труда доказав ему обратное, внутренне содрогнулась, представив, что было бы, если бы она и впрямь по какой-то причине не присудила бы ему победы. Её плечи не в силах были вынести такого напора, такой усталости и таких сомнений. Она начинала бояться, что в ней попросту нет того, к чему он стремится и чего ищет, что она не стоит тех усилий, которые он затратил на пути к ней. Она подозревала, что в мире вообще нет ничего, что могло бы насытить, впитать его напор, и потому он обречен лететь всё дальше, лететь всю жизнь. Когда я стану умнее, думал он, стоя спустя несколько дней на той же платформе. Люди вокруг несли чемоданы, отправлялись поезда, перемещались миры, но он, впервые за много месяцев, оставался недвижен. Следовало бы и раньше понять, что удачные побеги отличаются от неудавшихся немногим: что из тех, что из других приходится возвращаться. Впрочем, очень скоро он понял, что его вывод неверен: удачные побеги делают нас беглецами навсегда, словно бы исполняются наши сокровенные молитвы. Он так любил чужие города за то, что они ему дарили неприкаянность бесконечных прогулок и пустоту чужих квартир. И вот теперь уже и в своем городе он точно так же мог болтаться по улицам, а поздно вечером невидимой тенью приходил в гулкую тишину случайной квартиры. Она же в своем дождливом городе, вернувшись, впала в какую-то тоскливую, молчаливую кому, подолгу сидя на подоконнике своего дома с ганзейским архивом в подвале, чего за ней раньше никогда не водилось. Если её мысли привести в порядок, то можно было бы сказать, что она так и не могла понять, почему это удачному побегу не стать началом новой жизни. Да, пожалуй, именно так. Скорее всего. Hо она и не думала приводить свои мысли в порядок, а кому-либо еще это было и вовсе не под силу. Вместо этого её взгляд всё время был устремлен куда-то вдаль, она как будто что-то искала. Hо когда однажды, поднявшись к своей квартире, она наконец увидела то, что искала её душа все эти дни, она, в общем-то, не удивилась: грань между её внутренним миром и миром внешним в последнее время становилась всё более иллюзорной. Hоги её подломились, и она сползла по стенке, но взгляда так и не отвела. В ручке двери, непонятно зачем, была вставлена бордовая роза.
