Мы начинали готовить это издание с Ксенией Яковлевной Старосельской (1937–2017), которая перевела сценарии «Декалога» и, отчасти, трилогии «Три цвета». Она успела узнать, что русская книга Кесьлёвского, о которой мы мечтали больше двадцати лет и к публикации которой она приложила много усилий, наконец выйдет. С благодарной памятью о Ксении Яковлевне ее работу подхватили ее ученики, давно уже ставшие самостоятельными переводчиками. Муж Ксении Яковлевны Виллен Иосифович Кандрор, бывший первым читателем и главным редактором ее переводов, оказал теперь неоценимую помощь и нам.
Составители американской книги интервью Кесьлёвского Рената Бернард и Стивен Вудворд любезно прислали нам польские оригиналы текстов, по которым мы сделали русский перевод.
Благодаря энтузиазму наших польских друзей Анны Миркес-Радзивон, главного редактора сайта culture.pl, и Марека Радзивона, бывшего директора Польского культурного центра в Москве, в издании этой книги принял участие Институт Адама Мицкевича. Без помощи его сотрудниц Анны Саевич и Евгении Дабковской книги не было бы.
Такую же щедрую и бескорыстную поддержку оказал Польский культурный центр в Москве – спасибо его нынешнему директору Петру Сквечинскому и руководителю отдела кинопрограмм Евгению Ступинскому.
Нам очень помогли консультации Мариуша Щельского и дружеское участие Кшиштофа Занусси, Наталии Мавлевич, Елены Баевской, Александра Сгаросельского, Анны и Романа Рудницких, Марины и Бориса Золотухиных, Давида Дормана, Инны и Людмилы Бирчанских, Алексея Моторова, Людмилы Голубкиной и Феликса Дектора.
И, само собой, изданием этой книги в России мы обязаны Марии и Марте Кесьлёвским и Кшиштофу Песевичу.
Всех этих людей соединила любовь к автору, чья работа делала кинематограф искусством, и восхищение человеком, присутствие которого делает жизнь значительнее, многомернее и светлее.
Кшиштоф Занусси[1]
Предисловие
Перевод Олега Дормана
Я думаю, есть художники, которые полностью выразили себя в своих произведениях, осуществились в них и исчерпали себя. Кшиштоф Кесьлёвский существовал помимо своих картин, и они не могут заполнить пустоты, образовавшейся с его смертью. При жизни Кшиштоф заявил, что его работа завершена, и, хорошо его зная, я вынужден был всерьез принять слова о том, что он больше не будет снимать кино. Но то, что его больше не будет рядом, – удар тяжелее.
Уже много времени прошло со дня похорон, но смириться с потерей никак не удается. Что ни скажешь о нем – все сразу превращается в строчку из панегирика, из какого-то невозможного некролога: все, кто был близок с Кшиштофом, ощущали его твердое сопротивление любой попытке определить или объяснить смерть – нечто, как он знал, несравненно большее, чем способны выразить слова. Особенно такая внезапная, такая ненужная, такая необязательная смерть. Неудачной операции на сердце можно было избежать, можно было отменить ее или отложить; не обязательно было делать ее именно в этот день и час. Невозможно избавиться от мыслей о том, что могло бы быть. Но ведь именно эти размышления одолевали и Кшиштофа: размышления о случайности и судьбе, о том, что необходимо и неизбежно или могло бы произойти иначе. Понятие случайности стало его ключом к описанию тайны жизни. Величайшая ценность работ Кшиштофа заключается в том, что он сознательно и последовательно указывает на случайность как ключ к тайне. Кшиштоф открыл его существование, но тайна осталась неразгаданной – в противном случае это была бы лишь видимость тайны, ошибка художника, неверно понявшего предмет своего изучения.
Жизнь Кшиштофа заставляет размышлять о том, что он сам уже высказал во многих фильмах – наиболее ясно, пожалуй, в последних, – о том, что жизнь, которую мы знаем как ощутимую реальность, как вереницу многообразных причин и следствий, в сущности, не может быть понята из этой реальности. Финал трилогии “Три цвета” (“Синий”, “Белый”, “Красный”) обнаруживает таинственный смысл разных судеб, оказавшихся связанными случаем, так же как случай объединяет три версии судьбы главного героя в фильме “Случай”.
Я помню Кшиштофа с Киношколы; позже мы вместе работали на одной студии, “ТОР”, и в конце концов стали более-менее попеременно руководить ею. Во время военного положения, введенного генералом Ярузельским в 1981 году, я больше работал на Западе, и Кшиштоф стал на мое место.
Мы были слишком близкими друзьями, чтобы я мог об этом писать. Не думаю, что достаточная дистанция вообще когда-нибудь возникнет и время создаст расстояние между нами, потому что с годами человек не удаляется от самого себя, а дружба в какой-то степени делает двоих одним. От того, что Кшиштофа нет, я чувствую, что отсутствует часть меня самого. Когда снимался “Белый”, я пришел на площадку со своей камерой, чтобы Кшиштоф сказал несколько слов для моей телевизионной программы. Я спросил, что он думает о жизни после смерти, о существовании в другом измерении. Он ответил, приведя, безо всякого смущения, очень личный пример: он вспомнил своих родителей, которых давно уже не было на свете, и сказал: “Для меня они живы. Когда я принимаю решение, я всегда думаю о том, что бы они сказали, одобрили бы они мой выбор. В моей жизни они со мной”. Мы с Кшиштофом на многое смотрели по-разному, но в этом мне легко согласиться с ним. Кшиштоф здесь, даже если кажется, что его нет.
