Новый Орлеан
Бейсн-стрит блюз
Город Лунного серпа, как его еще называют.
Французский квартал: он для Нового Орлеана то же самое, что Монмартр для Парижа, Касба для Алжира.
— Жара, знаете ли. Жарища адская.
Летом относительная влажность достигает семидесяти семи процентов. Пройди всего квартал, и одежду хоть выжимай. Обувь за ночь обрастает плесенью.
— Но вот помереть здесь мне бы не хотелось. Они же всех хоронят поверх земли. Господи прости и помилуй!
— Город мертвых.
— Мокнешь, мокнешь и опять мокнешь! Меня, например, без палки на улицу не выгонишь. Чертов городишко — ниже уровня моря, ты что, не знал? В любой момент поплыть может!
Запах жарящихся кофейных зерен; зеленые бананы и красное дерево прямо с борта судна, только что прибывшего из Центральной Америки, и везде магнолии, распускающийся по ночам жасмин, жимолость и душистые оливы.
— Ежеви-и-и-ика!
Город терпимости.
Кое-кто называет его самым порочным городом во всей Америке.
Излюбленные увеселения новоорлеанцев заключаются в любовных утехах, выпивке, еде и танцах — обычно именно в таком порядке.
Двести пятьдесят лет назад на этом месте было одно только поросшее кипреем болото. Когда в 1803 году Соединенные Штаты выкупили Новый Орлеан у Франции, его население насчитывало десять тысяч.
Сегодня оно превышает миллион.
Книжных магазинов в Новом Орлеане меньше, чем в любом другом городе примерно таких же размеров, и даже лучшие пьесы идут при полупустых залах. Чтение и хождение по театрам отвлекают от других, куда более соблазнительных удовольствий.
Веселый такой городишко.
Если каким-то образом убрать из города гомиков, его население сильно поубавится.
Бербон-стрит.
Бары, ночные клубы и еще бары, некоторые не закрываются никогда.
— За обслуживание не берем, минимальный заказ не устанавливаем!
Город, забывший тревоги и заботы.
Французский квартал кишит шлюхами, в том числе и мужского пола, мелкими жуликами, наркоманами, бродягами, пьяницами, туристами. И архитектурно такой же красивый, как любой район любого города мира.
Старая река.
«Горестная река» — во всех песнях. Миссисипи.
Джамбалая, пирог с раками, креольский суп из стручков бамии, помпано en papiliote (Марк Твен однажды сказал: «Упоительна, как наименее греховная форма порока»); устрицы на створках, то есть устрицы по-рокфеллеровски, придуманы в Новом Орлеане. У «Антуана», конечно, где же еще?
Музыка.
«Похороны под джаз».
Джаз родился здесь. Но борделей и притонов на Бейсн-стрит уже нет — Сторивиль был закрыт в 1917 году.
Кое-какой джаз в стиле диксиленд можно услышать во Французском квартале еще и сегодня — приманка для гуристов в заведениях вдоль Бербон-стрит.
Неплохой, может быть, джаз, но не в первопроходческих традициях Джелли Ролла Мортона, Банка Джонстона, Кида Ори, Сачмо, он же — Луи Армстронг, Папы Селестина — список этот нескончаем, как сама музыка.
Кто же сможет забыть такие вещи, как «О, неужели он не нагулялся», «Острая штучка», «Билл Бейли, вернись, пожалуйста, домой» и «Хорошего человека днем с огнем не сыщешь»?
Марди-Гра, вторник на масленице.
— Подайте хоть что-нибудь, мистер. Умоляю, мистер!
Изобильный вторник.
Пик года в Новом Орлеане приходится отнюдь не на Рождество и даже не на новогоднюю ночь, а именно на этот день, на последний день масленицы.
Балы в несметном множестве, день и ночь парады — да все, что только душа пожелает.
Король Рекс, повелевающий; король Комус — растлевающий.
Для многих, в том числе и для самих его жителей, Новый Орлеан и есть олицетворение Марди-Гра.
Если я вдруг перестану любить,
Ноги у рыбок станут расти,
И яйца коровы будут нести,
Если я вдруг перестану любить.
Скорбная среда.
Утро «после того», о котором Ринг Ларднер — писатель-сатирик однажды сказал: «Чувствую себя, как Рекс в состоянии Комуса».
— Милый?
— Что?
— Сам знаешь — что, Мартин Сент-Клауд! Прекрасно знаешь — что! Черт бы тебя побрал!
Сенатор Мартин Сент-Клауд сжал ладонью ее лобок и принялся поглаживать его круговыми движениями. Одри приподняла ягодицы, крепче прижимаясь к его руке.
— Давай, папуля, давай!
Рука сенатора замерла.
— Знаешь, когда ты так говоришь, — я всегда задумываюсь…
Она вскинула голову и уставилась на него злым взглядом.
— О чем же это?
— Когда ты зовешь меня папулей, невольно приходит в голову: а не воображаешь ли ты, что трахаешься со своим папочкой? Психоаналитики утверждают, что многие девочки испытывают к своим отцам кровосмесительную тягу…
Она замахнулась с явным намерением отвесить ему оплеуху, но сенатор увернулся и, ухмыляясь, ввел палец в ее влагалище, раскрытое, мокрое и горячее.
Одри напряглась и окаменела, вскрикнув:
— Давай же, будь ты проклят, и прекрати эту чушь насчет психоанализа! Давай скорее!
Давно приведенный искусными манипуляциями Одри в состояние полной готовности, Мартин устроился на ней поудобнее. Она направляла в себя его член умелыми движениями. Войти в нее оказалось так же легко и естественно, как дышать. Одним движением он проник в самую ее глубь. Они столкнулись, словно ослепленные ненавистью соперники.
Намеренно растянутая прелюдия ласк ускорила события, и они одновременно достигли кульминации с головокружительной быстротой, испытав ощущение, как от внезапного взрыва.
