Ватутина Мария Олеговна родилась в Москве. Поэт, эссеист, прозаик. Лауреат Второго литературного Международного Волошинского конкурса (Коктебель, 2004). Постоянный автор “Нового мира”.
Сородичи
Поездом шесть часов от Киева. Полустанок,
Станция или районный центр:
Полупустой до вечера спозаранок,
Пыльный и разморенный, где у коров фальцет,
А быков не видно, и, как огня, подранок
Боится пастушьей участи, но другой-то нет.
И меня до десятого класса пугала мама:
Учись, а не то коровам хвосты крутить
Езжай в Фундуклеевку! Большего срама
Я не могла представить себе.
Силосная яма За селом: меня успели схватить
За поясок. Мне было пять лет. А храма
В Фундуклеевке отродясь не строили: не надыть.
…На Маяковской, Пушкинской и в проулке
Лермонтова жила у меня родня:
На киселе вода — малорослы, юрки;
Разводили кролика, резали свиня,
Фрикативным “г”, словно гвозди в чурки,
Загоняли самость мою в меня.
Кукурузные налитые стебли, колорадский
Жук, черешня желтая и, как месиво из квашни,
Из садов выпирающий, душный, адский
Сноп сирени, загораживающей дом хохлятский,
Бабу Мотрю (как у Моне — в тени),
Уходящую, не допрошенную с пристрастьем,
Глубоко ослепшую — до немоты!
Дух земли моей — только ты со счастьем
Совпадаешь в памяти — только ты.
* *
*
С этого берега по прямой
Бурый рубец найдя
Взглядом, вошли небольшой толпой
Под водопад дождя.
Остановясь супротив Крестов,
Помнишь, глядели мы:
Ливни, ливмя со всех городов,
Лили во двор тюрьмы.
Сороконожкой с мильоном ног
Мерзла вдали цепа —
Это на том берегу в острог
Входа ждала толпа.
Каждая капля, в Неву летя,
Шлепалась, как дитя.
Каждая мамка несла в кульке
Сердце свое к реке.
Чтобы отчизну свою спасти,
Не через ту тюрьму,
Но через очередь ту пройти
Ближнему своему
Я пожелала бы. Да, да, да.
Жалкая ты душа!
Волны пошли за грядой гряда,
Стоны мои глуша.
Сфинксы глядели друг другу в рот.
Строфы сплетались в дни.
Господи, разве жемойнарод
Хором кричал: распни?
Хоть бы и так. Но порыв — сберечь
Сына, жену и кров —
Есть оправдание нас, сиречь
Сирот Твоих и вдов.
Кара твоя — непосильный Крест,
Видно Тебе с высот?
Боже, когда тебе надоест
Так любить мой народ?
* *
*
Я вымыла полы и начала сначала
Планировать разбег, побег и перебег
На сторону врагов, которых обличала.
“Пустите на ночлег, — теперь я им кричала, —
Смотрите, я уже приличный человек.
Я правду не люблю, я ближних привечаю,
Читаю на убой и ем, как воробей,
А в прошлом у меня короткая такая
Безрадостная жизнь, я не грущу о ней”.
Мне открывали дверь то дьяволы, то черти,
Я растеряла все, что было у меня
Накоплено на смерть, и к следующей смерти,
Наверно, проклянет меня моя родня.
Но между двух огней — меж будущим и прошлым —
Особо не скопить, обратно не залезть
В космическую щель и выкриком истошным
Не подтвердить того, что ты на свете есть.
* *
*
Я день скоротала, и свет погасила,
И спать улеглась, отвернувшись к стене.
Какая-то потусторонняя сила,
Паркетом скрипя, приближалась ко мне.
И тюль надувался, и таяли стены,
И капала капля, когда на крыльцо
Все предки мои от границ Ойкумены
Вступили и молча забрали в кольцо.
Общинные старосты, конюхи, бабы,
Царёвы крестьяне, стрельцы, звонари, —
Столпились покойнички поодаль, абы
Чего не случилось со мной до зари.
О, что я затронула нынче при свете,
Какие открыла гробницы во сне,
Что хлынули древние волости эти,
Как будто врата есть какие во мне?
О, книга моих совпадений с пространством
И временем, ты ли разверзлась на миг,
И кровная связь с переполненным царством
Небесным была установлена встык
На клеточном уровне, что ли. Ну, что вы
Молчите, славяне мои, издаля?
Мне страшно, но я не свободна от Слова,
Которое Бог и родная земля.
Я всех вас несу на хребте позвоночном
Века, но с того и загривок силен.
А гости молчат в соответствии точном
С молчаньем еще праславянских племен.
О, что вы оставили мне на прожиток
Разбитых корыт и колен окромя,
Хотя бы какой-нибудь слиток ли, свиток
О том, через что Бог помилует мя,
Хотя бы какой-нибудь в горсточку полбы,
Какой-нибудь сказки в грядущие сны!
О, кто вы, какие вы, темные толпы,
Мои Балалыкины и Зимины?
Пустите, Иваны, Ивановы дети,
Небесные силы, Господня родня! —
Шептала я им, а они на рассвете
Один за одним уходили в меня:
Курчане, тверчане, черкизовцы, ниже-
городцы, воронежцы, тульцы, а там
Древляне, поляне, кривчане и иже
Михаель, Ирад, Енох, Каин, Адам.
В теле письма
Пока ты в теле этого письма — и в каждой строчке теплишься, и между, — не снись мне так, чтоб я сошла с ума и, просыпаясь, плакала. Надежду оставь мне, заполняющий весь текст, влияющий на стиль письма и почерк.
А сны и явь — по-всякому — контекст, чтоб дорожить тобою, между прочим, и прятать, как в шкатулку, в письмена.
Извечная вина в височной доле пульсирует: ведь я была вольна тебя придумать правильным,дотоле,как ты ушел из этих страшных снов, в которых был надменен в каждом слоге, и всё тотчас рассыпалось — любовь, стихи, миры, созвездия и боги.
* *
*
Когда наступят заморозки, в ночь, обвешанную зимних звезд горячих гирляндами, мы встретимся — точь-в-точь два близнеца, до этого незрячих. И я увижу, как же ты похож на родственника некоего, что ли, на брата, о котором сладко врешь своим соученицам в средней школе.
