КОРЕПАНОВ АЛЕКСЕЙ
Новые демиурги
"Итак, я жил тогда в Одессе..."
А. Пушкин. "Евгений Онегин".
В начале августа, отложив на время все дела, он вместе с женой и сыном выбрался к морю. Поток его персонального времени - как и времени любого другого из живущих в этой реальности - мог иссякнуть в любое, чем-то приглянувшееся року мгновение, поэтому нужно было использовать любую возможность, ничего не откладывая на потом. Побывать у моря. Посидеть на каменной скамье Колизея. Вдохнуть густой воздух ночной сельвы. Войти в мутноватые воды Ганги. Потрепать за ухо марсианского песчаника-прыгунка...
Небо над портовым городом было белесо-голубым, как стираные-перестираные джинсы, широкие ладони каштанов обвисли в бессилии от зноя и духоты; по размягчившемуся чуть ли не до состояния киселя асфальту тротуаров слепо бродили ошалелые лохматые псы, и даже застывшие навеки каменные лица памятников, казалось, выражали желание глотнуть "пепси-колы" или пива из бутылок, которыми были заставлены многочисленные лотки уличных продавцов.
Дом, в котором жили их знакомые, выходил окнами в типичный для этого приморского города тихий дворик - обрамленное стенами домов подобие апеннинского "патио" с длинной подворотней, старыми раскидистыми кленами, вечно сохнущим на веревках бельем, кошками на подоконниках и забранным ржавой решеткой круглым бетонным срубом колодца; воды в колодце не было, но, по местным преданиям, где-то в его глубине находился одии из входов в катакомбы, что, подобно туннелям метро, вдоль и поперек пронизывали подземные толщи, над которыми распростерся город. С улицы подворотню обрамляли два чугунных столбика - свидетели прошлого века; к ним когда-то привязывали лошадей извозчики. Теперь лошадей не было, по вечерам во дворе устраивались на ночлег легковые автомобили, а дворовая стражница - рыжая собака Ромашка все летние дни и ночи проводила под чьим-то вставшим на прикол серебристым "опелем", на багажнике которого играли в карты дети.
Подворотня выходила на тенистую улицу. Море было совсем недалеко: четверть часа неторопливой ходьбы - и можно увидеть подернутую дымкой серую гладь и застывшие на ровной линии горизонта далекие туманно-призрачные силуэты кораблей, наводящие на мысли о "Летучем голландце"... если кто-нибудь в этом мире еще помнит подобные истории...
Днем были пляж и море, и гомон базаров, и полусонная тишина музеев, а вечерами - прогулки по улицам; после заката там становилось людно - потоки музыки в летних кафе, разноцветные грозди фейерверка, вспыхивающие в темном небе, речитатив уличных бардов и грохот выстрелов, доносящийся от игровых автоматов... Город у моря привычно плыл сквозь время не затонувшим пока кораблем - а кто знает, сколько таких кораблей от дней сотворения нашего мира уже погрузились на дно...
В тот вечер он вместе с гостеприимным хозяином Юрой долго сидел на балконе. Небо наконец-то затянулось тучами и повеяло свежестью, сменившей тяжелую духоту. Женщины возились на кухне - оттуда доносился веселый захлебывающийся голос словоохотливой хозяйки; его сын вместе с сыном хозяев, длинноногим студентом Димой, чем-то занимался возле компьютера Дима был специалистом по всем этим компьютерным делам.
Удобные раскладные кресла и выпитый коньяк располагали к неторопливой беседе. Юра только что вернулся из очередного рейса - Тихий и Индийский океаны, Манила, Уджунгпанданг, Бандунг, Медан - звонко и звучно! - и ему было что рассказать. Вдалеке рокотал гром, рокот постепенно приближался, и было ясно, что гроза не пройдет стороной и обязательно обрушится на пыльный асфальт, разогнав уличных продавцов и взбодрив полусонных собак.
Ослепительно сверкнуло в вышине, ветвистое изломанное сияющее диво вонзилось в длинный штырь антенны, торчащий над соседней крышей - и наступила внезапная темнота, через мгновение разразившаяся диким грохотом, от которого он сразу же оглох и, зажмурившись, выпустил из пальцев недокуренную сигарету.
Услышав изумленный возглас Юры, он понял, что к нему вернулся слух.
- Гос-споди, что это? - хрипло сказал Юра с такой интонацией, что он сразу же открыл глаза.
Вероятно, что-то случилось у него с головой - он явно галлюцинировал. Галлюцинация была яркой, убедительной и впечатляющей. Он, держась за поручни, стоял на палубе небольшого катера, быстро рассекающего морскую гладь. Вода за бортом была прозрачной и зеленой, как бутылочное стекло сравнение пришло без труда, это было самое обычное сравнение. Рядом нависала над бортом внушительная, без малого двухметровая, широкоплечая фигура Юры, и был Юра не в шортах и домашних шлепанцах, как только что в кресле на балконе, а в светлой рубашке и кремовых брюках, и почему-то казался моложе... Катер скользил к горизонту, над которым полыхал изумительно красивый закат - малиновое огромное солнце в обрамлении темных туч с золотистой каймой, - и возвышалось там, на горизонте, знакомое по кинофильмам монументальное сооружение, возле которого, взметнув в вечернее небо ажурные башни палубных кранов, замер большой корабль. В теплом воздухе разносился над водной гладью размеренный грохот, и это был не гром - это неотвратимо, как судьба, падал и падал многотонный кулак парового молота, обрушиваясь на сваю, загоняя ее все глубже в морское дно. А монументальный силуэт, в котором чудилось нечто инопланетное, силуэт, подобный творению космической расы титанов, обитающей где-то в глубинах Млечного Пути, был буровой платформой - созданием рук человеческих...
