МИХАЛ РЫКОВСКИ
Нечто за ничто
Всем изменникам - вместо прощения.
"Ты можешь всегда быть правым.
Так что же с того, если эта правота останется
истиной только лишь для тебя одного?"
Это было сухое, горячее лето. Подобная жара нечасто случалась в этих местах, так что, по закону, представляла собой небанальное событие. А соли в эту всю кашу прибавил факт, что поздней весной повелителей окружающих княжеств охватило необычное даже относительно их нормы самих желание избавиться от соседей. Понятное дело, они уже изрядно напрактиковались в подобных процедурах, очень часто информация о принципах ведения войны переходила от отца к сыну и совершенствовалась в течение поколений. Вот уже несколько лет как внезапные наскоки и осады крепостей были отброшены, поскольку доставляли мало развлечений, зато слишком быстро высасывали из сокровищниц то, что князья любили больше всего.
Ну, может быть, почти.
Вместо этого модным стало в пень вырезать подчиненное противнику население, а при случае, и собственные упорствующие деревни, задерживающие выплату оброка. Подобные зверства всегда можно было свернуть на потерявшую человеческий облик солдатню врага.
Так что этим летом деревянные хаты горели исключительно замечательно.
Тишина вибрировала в раскаленном воздухе. Несмотря на доходящее отовсюду цыкание сверчков и пение жаворонков, расчерчивающих лазурное небо, все-таки здесь царила тишина. Засохшая, пожелтевшая трава волновалась под совершенно не ощущаемыми дуновениями ветра. Придорожный чертополох склонял усталые головки над узенькой, забытой тропой, которую и дорогой не назовешь. Луга тянулись до самого горизонта. Их сухая монотонность подавляла. Стоящие кое-где карликовые деревца казались бесконечно одинокими.
Точно такими же, как и всадник, медленно едущий по полевой дороге. Могучий черный жеребец печально давил копытами тропу. Он даже не особенно и устал, так как привык к большим трудам. Вот его хозяин - другое дело. Он все время шатался в седле, и казалось, вот-вот упадет и свернет себе шею. Одет он был совершенно не по погоде - мало того, что на нем был кожаные штаны и кафтан черного цвета, он даже короткой кольчуги с достроенными короткими рукавами не сбросил. Короной всему этому чудачеству был длинный, тяжелый плащ из непонятного меха, что все время свисал со спины всадника.
Ясно, что в подобном одеянии он истекал потом словно в бане, вот только ему это никак не мешало. Лицо у него было преувеличенно худощавым, можно сказать просто худющим. Вида не поправлял его трупно-белый цвет и гадкий шрам, пересекающий левую часть лба и щеку. Белые волосы, в настоящее время посеревшие от грязи, подстрижены были весьма неровно.
Когда он открыл полуприкрытые глаза, солнце осветило гладко ошлифованный крупный изумруд, вставленный вместо глаза в одну из глазниц. Всадник выглядел на тридцать с лишним лет, хотя на самом деле ему было чуть больше двадцати. Звали его Варком Окерлихом. Сейчас он не спеша проехал мимо виселицы, где с перекладины свисала клетка, в которой лежал полуразложившийся труп. Но наш путник даже не повернулся в седле, чтобы приглядеться получше. Точно так же, как и возле шести других, которые встретились ему с утра. Каким-то уголком своего замороченного сознания Варк даже обрадовался, что встретившийся давно уже превратился в падаль. Ведь он мог нарушить тишину просьбами помиловать. А ведь тишина была такой чудной, она была музыкой самой в себе. Даже громадные, с половину ногтя большого пальца, навозные мухи ползали по трупу, не жужжа, видимо, тоже пораженные жарой.
Пробираясь сквозь нагретый вибрирующий воздух, откуда-то прилетел крупный, сказочной окраски мотылек и уселся на покрытой перчатками без пальцев руке Варка. Наверное, он натрудился и очень устал. Глаза путешественника на мгновение утратило отсутствующее выражение. Спеченные губы слегка шевельнулись. Мотылек отдохнул, взлетел вверх и скрылся в синеве, провожаемый взглядом мужчины.
Начиная с какого-то времени им встречалось все больше и больше деревьев. И вот из-за неестественно близкого горизонта показалась темная стена леса, уже издалека манящая обещанием тени. К лесу прижалась небольшая деревушка, самое большее пятнадцать усадьб. Дорога, сейчас уже практически не видная за сорняками, вела именно к ней. Ведь каждая дорога должна куда-нибудь вести.
Так или иначе.
Чистенькие, ухоженные домики стояли подковой. Пришелец остановил коня в самой ее средине. Он чувствовал, что голова его делается ужасно тяжелой. И тут же удивился, как такое возможно, ведь внутри нее ничего нет. Это была первая за очень долгое время мысль, которую всаднику удалось ухватить. Она с трудом пробилась сквозь воспоминания, чувства, безумствующие голоса и не соответствующие им образы. И только лишь затем, чтобы через мгновение вновь исчезнуть в их толчее.
В некоторых домиках осторожно приоткрылись ставни. А потом все больше обитателей деревушки начало собираться вокруг пришельца, вот уже несколько минут сидящего в седле без какого-либо движения. Все взволнованно перешептывались. Наконец вперед выступил высокий, худощавый мужчина. В руке у него была короткая, украшенная резьбой булава, явно символ занимаемого им поста.
