Алана Инош
Небо и горы
Аннотация:
Дочь любимой женщины повзрослела и влюбилась. Если её мать покорили горы, то Надино сердце попало в плен к небу – сероглазому и улыбчивому. Отчаянный приказ: «Живи!» – остаётся в силе теперь уже для двоих дорогих ей людей.
Привязанные к шпалере двухметровые малиновые кусты качались над двумя макушками – длинноволосой и коротко стриженной. Обладательница длинной шевелюры, озарённой солнечным нимбом, тянулась к высоко висевшим ягодкам, срывала их и складывала в подвешенное на шею ведёрко из-под майонеза – портативное приспособление для сбора урожая, позволявшее обеим рукам оставаться свободными.
– Ой, блин... Тьфу ты, зараза! – досадливо проворчала она.
Спелые ягоды падали на сырую после вчерашнего дождя землю от малейшего прикосновения. Некоторые длинноволосая девушка успевала поймать, другие бесследно пропадали в сумрачной глубине кустов. Их было жаль.
– Что такое? – вынырнула за её плечом стриженая голова.
– Да малина осыпается... Ой, ну вот, опять ягодка хорошая упала!
Надя присела на корточки. Там, в прохладной зеленоватой полутени, тоже висели сочные малиновые сокровища, спрятанные под шатром листьев. Снизу обзор был лучше. А ещё там открывался приятный вид на стройные ноги в серых джинсах и кожаных кроссовках – чёрных с красными полосками и такого же цвета шнурками. Они давили подошвами осыпавшиеся ягоды – невольно, конечно, но у Нади всё равно ёкало от жалости сердце. Впрочем, она не могла не любоваться этими ногами – сильными, атлетическими, с красивыми икрами и твёрдыми, великолепно очерченными мышцами бёдер. Они не были чрезмерно накачанными – в самый раз для девушки. Джинсы плотно облегали их и сидели превосходно, выгодно подчёркивая все достоинства.
– Надь, ты где? – зазвенел сверху смешок.
Надя шаловливо тронула одну из этих тугих выпуклых икр, и их обладательница, фыркнув, тоже нырнула в недра малинника – в тонком кожаном пиджаке, сероглазая, с улыбчивыми ямочками на округлых щеках. Она изящным ловким движением присела прямо перед Надей, так что их колени (одна пара – в джинсах, вторая – под подолом сарафана) – соприкоснулись.
– Ты чего тут спряталась?
– Я не прячусь, я малину собираю. – Надя взяла пальцами веточку, на которой сияла в солнечном луче драгоценная рубиновая гроздь – вся как на подбор спелая, полупрозрачная, налитая сладким соком. – Вон её здесь сколько!
Не устояв перед соблазном, она потянулась к крупным, отборным ягодам губами, но угодила в поцелуй – внезапный, головокружительно-нежный, с малиновым вкусом.
– Светлячок, здесь же бабуля...
Договорить ей не дали, накрыв ей рот вторым, более продолжительным и глубоким поцелуем. Он щекотал и ласкал легонько и быстро, как крылья бабочки, и от него по телу разбегались острые стрелы-молнии чувственных мурашек – то мороз, то жар, то всё вместе... Где-то неподалёку копалась в огороде бабушка – то ли помидоры пасынковала, то ли капусту окучивала. Она не могла их видеть, поцелуи были надёжно скрыты шатром густо переплетённой листвы, но лопатки Нади всё равно гладил будоражащий холодок. Она представила Светлану бабушке как свою подругу – ПРОСТО подругу, тогда как на самом деле... А на самом деле вокруг них висели рубиновые кулоны ягод, безветренно молчала озарённая солнцем зелень, дышала сырой прохладой земля, а где-то в недосягаемой леденящей высоте безмятежно раскинулось ясное небо – любимая стихия Светланы.
Имя ей очень шло: её круглое, как солнышко, лицо сияло внутренним светом, лучилось упругой энергией, а на щеках вскакивали ямочки – щекочущие сердце озорные солнечные зайчики, неизменно сопровождавшие её белозубую ослепительную улыбку. От этой улыбки Надя всегда чувствовала себя как на пружинках – неугомонных, безудержно весёлых и озорных. Не спастись сердцу от них: затолкают со всех сторон, защекочут до обморока, до сладкой дурноты, до провала в бескрайний воздушный океан.
Прямые русые волосы Нади падали плащом на спину и плечи, колючие малиновые ветки цеплялись за них; девушка бы с удовольствием убрала их в узел, но Светлана сказала: «Я люблю, когда ты их распускаешь». И она пробиралась через малинник с распущенной шевелюрой – чтобы быть красивой для неё, чтобы чаровать и радовать. И сердце пищало от восторга, читая в тёплых серых глазах Светланы очарованность и восхищение, лучистое и солнечное. Та тронула пальцами прядь, чуть откинув её от лица Нади, погладила по щеке, и Надя прильнула к её ладони. Ресницы и губы Светланы дрогнули, точно в грудь ей попал незримый горячий луч и пронзил ей сердце стрелой.
– Надь... Какая ты красивая! Ты ангел, – шепнули её губы, грея дыханием ушко девушки.
– А ты разве знаешь, какие они бывают – ангелы? – Надя ёжилась от щекотки и старалась отвечать как можно тише. Бабушка плоховато слышала, но всё равно лишняя осторожность не помешает.
– Конечно. Я их видела.
– Там, в небе?
– Угум...
– И какие они?
– Как ты... Только ты – лучше.
Шёпот струился солнечным теплом, окутывая сердца в малиновом уединении. Надя сладостно жмурилась и подставляла то щёки, то губы под поцелуи, которые сыпались бессчётно, как ягоды из ведёрка. Светлана обожала целоваться и льнула к ней при каждом удобном случае. Именно она по-настоящему открыла Наде всю сладость этого чувственного занятия – нежностью крыльев бабочки, тёплой искренностью распахнутого настежь сердца. Она будто на ладонях себя преподносила в поцелуе, дарила себя с трогательной доверчивостью, восхищаясь Надей, как чудом. Восторг был написан на её подвижном, открытом лице – во взлёте бровей, в трепете ресниц. Она была не из тех, кто скрывает чувства. Надя, более сдержанная и загадочная, сперва напрягалась под потоком предельно ясных, ничем не прикрываемых эмоций, но Светлана и её «скорлупку» расковыряла, достала наружу девичье сердце и ласково, восхищённо грела его в своих крепких, широких ладошках. Приглашая её на дачу, Надя в глубине души опасалась, как бы бабушка не заподозрила неладное: ведь у Светланы – её бесхитростного Светлячка – всё на лице написано. На лбу крупными буквами красовалась надпись: «Я влюблена по уши».
