Когда Гаррисоны последний раз посещали загородный клуб Тенни-Харбор, окна были припорошены снегом. Прогноз погоды обещал обильные осадки до самого утра, и западная лужайка уже покрылась пушистым белым одеялом. Мать-природа не смела разочаровывать Гаррисонов, намеревавшихся красиво встретить Рождество.
Перл Хаскинс ждала их с особенным интересом. Она была миниатюрной, худенькой брюнеткой с короткой стрижкой и странным выражением глаз, которые при ближайшем рассмотрении оказывались разными — один карий, другой голубой. Перл поздоровалась и вручила Гаррисонам винную карту, они же смотрели сквозь нее, не замечая официантку и не имея представления, что ее отец работал у них уже почти три года, а в данную минуту устроился около обогревателя в сторожке их дома и смотрел на планшете баскетбольный матч. Дэвид Гаррисон заказал скотч и минеральную воду, его жена Слоан — белое вино. Джозеф, десятилетний младший сын, покосился на меню и заявил:
— Я буду пиво, — чем заслужил смех сестры, Кэссиди, и укоризненное «Я тебе покажу пиво» от матери.
Отсутствие Тристана Гаррисона, без сомнения, заметила не только Перл, но и все остальные в зале. Уже неделю в клубе ходили слухи: Гаррисоны приехали на зимние праздники в Тенни-Харбор, впервые. Теперь любопытные недосчитались одного из их замечательных детей.
Когда Перл вернулась с напитками и корзинкой хлеба, Лу Пуласки, который иногда играл с Дэвидом в гольф, подошел и хлопнул главу семьи по плечу:
— Решили провести выходные в здешних снегах? Чертовски рад тебя видеть. А где ваш старший?
Дэвид встряхнул салфетку и поиграл скулами.
— Остался дома.
— В Гринвиче?
Молчание.
— Нет.
Перл бросила быстрый взгляд на Слоан. Та не поднимала глаз. Дети тоже. Лу неловко похихикал и сменил тему, а Перл приняла заказ и с радостью удалилась.
Одна из дверей на кухню была чем-то подперта, и над проемом висел сверкающий хвойный шар, под которым полагается целоваться. Несколько помощников официантов стояли поблизости, ухмыляясь и ожидая, когда пройдет какая-нибудь девушка.
Перл резко развернулась и врезалась в Риза, который удержал ее от падения. Глаза у него слегка покраснели после рождественской вечеринки, которую он обслуживал до начала смены.
— Смотри, куда идешь, Хаскинс, — сказал он.
— Сам смотри. — Она наблюдала за ним весь вечер — кто-то должен был это делать, — пока он точил лясы, балагурил, разливал пино-нуар на скатерти, складывал для детей гусей из бумажных салфеток и заигрывал с дамами, которые годились ему в бабушки. Пусть даже подшофе, он обошел ее в чаевых — как всегда.
Позади них Индиго Коннер произнесла нараспев:
— Давайте, ребята, — и похлопала по шару, отчего тот закачался.
Все начали скандировать:
— По-це-луй! По-це-луй!
Перл выставила вперед свой поднос, как щит.
— За такое я могу и убить ненароком.
Риз улыбнулся, пожал плечами и отступил. Когда девушка повернулась, он взял в руки ее лицо и приложился к ее губам.
Перл закрыла глаза и склонилась к нему, чувствуя в его дыхании запах ромового гоголя-моголя. Кончики его пальцев скользнули к ее вискам и погрузились в волосы. Народ одобрительно свистел и улюлюкал. Когда Риз наконец отпустил Перл, девушка пошатнулась, словно только поцелуй и держал ее на ногах.
Риз, не оглядываясь, вошел в кухню; помощники официантов стали хлопать парня по спине и ерошить ему волосы. Перл вытерла рот, оправила клубную блузку и галстук и ощутила слабость и дрожь в коленях. Подняв взгляд, увидела, что за ней наблюдает Индиго.
Проходя мимо, та чуть улыбнулась и дотронулась до руки Перл:
— Все, как ты мечтала, бедняжка?
Перл покраснела как рак и уставилась на коллегу. Она так ясно видела, что сделает дальше: схватит Индиго за густой кудрявый хвост, подтащит к столику, и от ударов ее кулаков зазвенит фарфор-хрусталь.
А на самом деле с пылающими щеками и со слезами в глазах она направилась к выходу во двор. Не хватало еще, чтобы Индиго видела, как она плачет.
Оказавшись на улице в темноте, Перл шарахнула кулаком по стене и сползла на землю, подставляя лицо пронзительному ветру. Всего лишь минутная слабость. Потом девушка встала и, гордо вскинув подбородок, вернулась к своим обязанностям, пока маленькая нацистка Меривезер — ей бы служить в концлагере надзирательницей — не высунулась во двор узнать, кто отлынивает от работы.
Через пятнадцать минут, умывшись и причесав вихор, Перл принесла Гаррисонам заказ. Ей показалось, что Кэссиди изучает ее разноцветные глаза. В этом не было ничего необычного — так все делали, — но Перл опасалась, что выглядит заплаканной. Со стороны кухни послышалось ликование: помощники официантов поймали новую жертву.
— Что-нибудь еще?
— Нет, — отрывисто ответил Дэвид. Не глядя на девушку, он впился в жареного утенка.
Перл слегка склонила голову и отошла, старательно обходя Индиго и Риза на случай, если на нее снова накатит желание отомстить обидчице.
Гаррисоны ужинали. На сцене Стив Миллс, по выходным выступавший под аккомпанемент маленького рояля с традиционным коктейльным репертуаром, начал играть старый рождественский блюз «Merry Christmas, Baby». Как только Гаррисоны опустошили вазочки с крем-брюле, он сказал в микрофон:
