Погасла последняя звезда. Враз, словно сговорившись, умолкли собаки и петухи. Замерли деревья. Затихло море – казалось, вовсе и не было его. Растаял туман на склонах гор. И вдруг побледнела ночь. Все произошло за несколько секунд. Весь мир, точно повернувшись лицом к востоку, в ожидании чего-то неведомого уставился на горбатую гору. Величайшее из чудес – чудо пробуждения жизни – совершалось в природе…
– Слышь, Щербина, поднимись-ка сюда!
– Чего тебе?
– Поднимись, говорю. Сейчас взойдет солнце!
– Ну и пусть… Одно и то же каждый день.
– Чудак! Красота-то какая!
– Отстань…
– Поднимись, не пожалеешь!
– Вверх-вниз, вверх-вниз! Надоело! Да и смена скоро.
– Ну и черт с тобой! Стой себе и любуйся, как старикашка молла ползет на минарет!
– Ладно, не ори.
– Пархоменко где? Позови его, пусть поднимется!
– С собакой?
– Собаку оставь себе.
– Ошалел? Загрызет!
Солнце всплыло неожиданно – красивое, теплое, золотое, живое и животворящее. Солнце поклонилось миру, улыбнулось, засмеялось. И зашумел лес, заголосил петух, залаяла собака, заколыхалось море. И всей грудью радостно вздохнула земля.
Настало утро.
Я зачехлил стереотрубу.
– Куда же они запропастились, умираю с голоду! – заворчал Щербина. Я окинул взглядом тропинку: по ней не спеша взбирались три пограничника.
– Идут!
– Слава те господи! – Щербина приставил автомат к лесенке вышки и сладко потянулся. – Итак, ночь на участке государственной границы Союза Советских Социалистических Республик прошла без происшествий. Шабаш! – произнес он и закурил «Приму».
Я стал медленно спускаться с вышки. Подкованные сапоги звенели на ступеньках лесенки. Раз, два, три… Раз, два, три… Ну и ну! Вот что значит армия! Попробуй, сосчитай-ка до четырех, – не пойдет! Раз, два, три – стоп! Четверка – словно граница, Рубикон какой-то! Удастся перешагнуть – тогда хоть до миллиона…
Пархоменко и Щербина ждали внизу.
– Слышь, отчего у тебя глаза опухли? Спал? – спросил я у двухметрового Пархоменко.
– Как же, даст поспать варвар! Стоит вздремнуть, как лапой по уху: цап! Нашел Зудов чему учить пса! – Пархоменко слегка поддел сапогом высунувшего язык Танго.
– Так Зудов для себя ж старался, – рассмеялся Щербина. – Чесаться самому лень, вот он и обучал собаку.
– Непобедимому войску Дзнеладзе – ура! – приветствовал я подошедшую смену.
– Джакели! По инструкции положено встретить меня на вышке, доложить обстановку и сдать пост! – нахмурился Дзнеладзе.
– Все зафиксировано в журнале, товарищ. Дзнеладзе, и брось трепаться!
– Порядок есть порядок, Джакели! Придется обо всем доложить Чхартишвили!
– Пожалуйста! Но раньше я ему доложу такое, что ты, милый мой, очутишься на гауптвахте!
– Ты о чем? – насторожился Дзнеладзе.
– Ну-ка, вспомни, отчего вдруг дизентерия свалила тебя и твоих орлов? А? Не пахло ли там зелеными мандаринами из сада Али Хорава?
– Кто… Кто тебе… сказал? – запнулся Дзнеладзе.
– Петров, мандариновая жертва. Погляди на него, еле на ногах стоит. Герои!
– Продал, подлец? – зашипел Дзнеладзе на притихшего Петрова.
– А что мне оставалось делать, Шалва? – простонал тот. – Этот сукин сын заперся вчера в уборной и продержал меня у дверей, пока не выудил все.
– Понятно, товарищ Дзнеладзе? – спросил я строго.
– Понятно, понятно! Валяйте отсюда! – Дзнеладзе махнул рукой и направился к вышке.
– Дивизия, равняйся! – гаркнул я. Впереди стал Пархоменко с Танго, за ним Щербина.
– Смирно! К заставе шагом марш! Раз, два, три! Раз, два, три! Пархоменко, запевай!
«Построились в два ряда
Горы Кавкасиона…»
– зазвенел серебристый тенор Пархоменко.
«…В два ряда
Горы Кавкасиона…»
– подхватил Щербина, а затем грянули втроем:
«А застава в наряде
Задержала шпиона…»
Битый год промучался я с ребятами, пока научил их петь в два голоса…
«Эх, построились в два ряда
Горы Кавкасиона,
А застава в наряде
Задержала шпиона… Эх!»
Под звуки этого гимна (кстати, автором слов и музыки его был я) наша тройка бодро шагала по маршруту вышка – столовая…
…После завтрака, только мы уснули, раздался крик старшины:
– Выходи строиться! Быстро во двор!
– Что случилось? Война? – спросил, протирая глаза, Щербина.
– Разговорчики!
– Да говори же, Зудов, в чем дело? – спросил Пархоменко.
– Все во двор! Приказ Чхартишвили! Живо! Даю две минуты! – крикнул старшина и убежал.
– Что там стряслось? – недоумевал Щербина. – Как ты думаешь, Джакели?
– Не бойся, на войну не похоже, стрельбы не слышно, – успокоил я Щербину. Но было действительно странно: будить сменившихся с поста пограничников по закону заставы можно разве только по сверхважной причине. Что же произошло?
Спустя пять минут застава выстроилась во дворе.
– Смирн-а-а! Равнение пря-а-мо! – крикнул Зудов.
Из казармы вышел майор Чхартишвили в сопровождении трех офицеров. Двое из них были заместители майора – по политической и по боевой части – лейтенанты Королев и Павлов. Третьего лейтенанта мы видели впервые. Лет сорока, смуглый, выше среднего роста, с брюшком, он был похож на грузина. По походке и сидевшей мешковато форме в нем угадывался человек невоенный.
– Это или разведчик особого ранга, или же не пойму кто: человек в таком возрасте должен быть, по крайней мере, майором, – шепнул я Щербине. Тот согласно кивнул головой.
