Они преградили ему путь ранним утром, на берегу какого-то ручья, когда он уже мог разглядеть в предрассветной дымке маячившие вдали, сторожевые башни Дорхейвена. Разбойников было что-то около десятка. Пятеро вышли перед ним на дорогу и еще примерно столько же засело среди придорожных скал, готовые наброситься на него сзади. Ветер как раз дул ему в спину, и он чуял этих грязных двуногих хищников по вони их нестиранных портянок и пропитанной застарелым потом, вшивой одежды.
Никаких приветствий или окриков: молчаливое окружение и дружная стремительная атака… Обычная тактика для тех, кто на дорожных грабежах собаку съел и не теряет бдительности, даже когда нападает на одну-единственную жертву.
– Вы обознались, ребята. Я не торговец, и при мне нет ни денег, ни товара, – оповестил он этих искателей легкой наживы. После чего поставил свою одноосную тележку, которую всегда таскал за собой сам, на откидывающуюся стойку и, отпустив оглобли, отшагнул назад. – Я – обычный странствующий монах, и вожу с собой лишь то, что необходимо мне в дороге. Вам не выручить за все мои вещи и одного кифера – возможно, полсотни цанов вместе с трухлявой тележкой, и то, если повезет. Неужели вы готовы отобрать у бедного монаха даже такую малость?
То, что они готовы выпустить ему кишки и за гораздо меньшую сумму, он смекнул практически сразу. Здесь, на границе с Каменной Гарью, грабежи не заканчивались убийством лишь в одном случае – если жертвы были пригодны для продажи в рабство. Но монаху преградили путь не работорговцы, это очевидно. Он видел в их руках обнаженные клинки, а не дубинки, сети и арканы, с помощью которых его можно было бы взять живым и не покалеченным. А клинки были даже не намеком, а прямым доказательством того, что ему вот-вот предстоит умереть. Скорее всего – очень быстро, ведь разбойникам нужен не он, а содержимое его тележки, – да разве только это утешало?
– Очень жаль, – обреченно вздохнув, произнес монах. – Старцы говорят, будто раньше люди были добрее и умели договариваться друг с другом… Впрочем, нынешние времена меня тоже пока устраивают.
Последние слова он произнес, когда пятерка вышедших на дорогу бандитов сорвалась с места и бросилась к нему с занесенными для ударов, мечами и саблями. Однако вместо того, чтобы попытаться спастись от них бегством, он схватил нечто, лежащее в тележке поверх поклажи, и изо всех сил метнул это навстречу нападавшим.
Ловчая сеть канафирских пастухов мреза – вот что такое это было. Чтобы обращаться с нею, требовались особое мастерство и сноровка, но у монаха имелось и то, и другое. Мгновенно раскрутив мрезу в руке, он отправил ее, гудящую и продолжающую вращаться, в короткий полет. Привязанные к ее краям грузила развернули ее в воздухе в подобие большой паутины диаметром примерно в полдюжины шагов. Этого хватало, чтобы изловить с ее помощью на скаку коня или быка. Или как сейчас – сразу четверых из пяти разбойников, которых мреза захлестнула и спутала вместе. И когда один из них при этом споткнулся и упал, он сразу потянул за собой на землю остальных.
Впрочем, меткое швыряние ловчей сети было не единственным талантом монаха, а лишь одним из многих. Причем далеко не главным. Гораздо лучше он умел обращаться с более простыми и менее гуманными вещами. Такими, которые не оставляли его врагов живыми, если только он сам не даровал им пощады. Что случалось на его веку отнюдь не часто. И уж точно не с теми его врагами, которые жаждали пустить ему кровь.
Не угодивший под мрезу бандит от неожиданности замешкался и остановился. И потому вообще не оказал сопротивления, когда подскочивший к нему монах обрушил ему на голову короткий эфимский меч и разбрызгал его мозги по дороге. Меч бродяга также выхватил из тележки, где тот лежал у него наготове. При себе же он держал лишь кинжал, который предпочитал носить своеобразным манером: в ножнах, закрепленных горизонтально у него за спиной на широком поясном ремне.
Доселе молчавшие, теперь опутанные мрезой бандиты взялись яростно браниться и метаться, стараясь разрезать ее тем оружием, что было у них в руках. Что им вскоре удалось бы, если бы монах им это позволил. Но он не дал врагу отыграть у себя преимущество. И, перепрыгнув через барахтавшихся на дороге разбойников, взялся безостановочно рубить и колоть их мечом, пока они не могли оказать ему сопротивление. Рубил и колол он их прямо через сеть, которая после этого, разумеется, должна была прийти в негодность. Но это ерунда. Если он переживет нынешнее кровавое утро, здесь, на границе с Канафиром, купить новую мрезу не составит для него труда.
Заскочив нападавшим в тыл, монах заодно укрылся за ними от стрел, что могли быть выпущены в него из-за скал. Предосторожность себя оправдала – ни одна стрела оттуда так и не прилетела. Зато, увидев, в какую передрягу угодили их приятели, из засады выскочили остальные разбойники. Но их подмога безнадежно запоздала, ибо все до единого удары монаха были смертоносными. А нанес он их столько, что умей его жертвы мгновенно воскресать, каждая из них умерла бы за это время раз по пять, если не больше.
