Если коммунисты еще надеются побить демократический мир в производстве канализационных труб, им придется поднапрячься — всего лишь один завод в Креоне, штат Пенсильвания, производит труб вдвое больше, чем Россия и Китай вместе взятые. Это чудное предприятие называется Креонский завод и принадлежит Сталепрокатно-сталелитейной компании.
Директор завода, Эрвин Бордерс, говорит всем инженерам-новичкам: «Если вам не нравятся канализационные трубы, вам не понравится у нас в Креоне». Сам Бордерс, сорокашестилетний холостяк, с гордостью носит прозвище Мистер Труба.
Креон — город труб. Футбольная команда местной школы зовется «Креонские трубники». Единственный загородный клуб в округе — гольф-клуб «Труба-сити».
В холле клуба действует постоянная экспозиция различных видов труб, а оркестрик, который по пятницам играет на танцах, называется «Энди Миддлтон и Креонские трубадуры».
В один из таких летних вечеров Энди Миддлтон оставил своих подчиненных на попечение клавишника и вышел на поле для гольфа — расслабиться и подышать воздухом. К своему удивлению, он обнаружил там плачущую молодую женщину. Энди не встречал ее раньше, а он тут родился и прожил двадцать пять лет.
Энди спросил, чем он может ей помочь.
— Спасибо, — сказала она. — Все нормально. Ничего страшного.
— Ага, — согласился Энди.
— Нет, правда, у меня постоянно глаза на мокром месте. Я могу расплакаться совсем без причины.
— Ваших близких, наверное, это не радует?
— И не говорите.
— Зато это может пригодиться на похоронах тех людей, которых вы не любили.
— В индустрии канализационных труб это точно не пригодится, — вздохнула она.
— А вы занимаетесь трубами? — спросил Энди.
— А разве не все в этом городе занимаются трубами?
— Я — нет.
— И как же вы добываете себе пропитание?
— Торчу на сцене со своим оркестром, даю уроки музыки и все в таком духе.
— О господи, музыкант, — всхлипнула она и отвернулась.
— Это плохо? — удивился он.
— Видеть вас не хочу, всех до единого!
— В таком случае закройте глаза, и я уйду от вас на цыпочках, — сказал он.
Но не ушел.
— Это ваш оркестр сегодня играет? — спросила она.
Музыка была слышна на удивление ясно.
— Он самый.
— Можете остаться.
— Не понял.
— Вы — не музыкант, — заявила девушка. — У музыканта от такой музыки завяли бы уши и случился удар.
— Вы первая, кто в нее вслушался, — признался он.
— Я вам, наверное, поверю, — сказала она. — Эти люди не слышат ничего, кроме разговоров о своих трубах. Когда они танцуют, они хотя бы придерживаются ритма?
— Когда они что?
— Что, что? Танцуют.
— Да кто здесь танцует? — усмехнулся Энди. — Мужчины проводят весь вечер в раздевалке, пьют, играют в кости и говорят о канализационных трубах, а женщины сидят на террасе, обсуждают то, что подслушали из разговоров мужей о канализационных трубах, вещи, которые они купили на деньги от продажи труб, и вещи, которые они бы хотели купить на деньги от продажи труб.
Девушка снова заплакала.
— Опять ничего страшного? — спросил Энди. — Опять все нормально?
— Все нормально, — ответила она. В этот момент нестройный, фальшивый маленький бэнд в пустой танцевальной комнате издал серию хрипов и визгов. — Боже мой, за что же ваш оркестр так ненавидит музыку?
— Так было не всегда, — сказал он.
— А что случилось?
— Они поняли, что навсегда застряли в Креоне и что никто в Креоне не будет их слушать. Если бы сейчас я пошел и сказал им, что прекрасная девушка слушает их и плачет, то они попытались бы вспомнить кое-что из своих прежних талантов и показать вам, на что способны.
— А вы на чем играете? — спросила она.
— На кларнете. А хотите, пока вы тут плачете в одиночестве, мы сыграем оттуда что-нибудь специально для вас?
— Нет, — сказала она. — Спасибо за предложение, но мне не хочется музыки.
— Транквилизаторы? Аспирин? Сигареты, жвачка, конфеты?
— Чего-нибудь выпить, — сказала она.
Протискиваясь через забитый бар, носивший гордое название «Веселый трубник», Энди получил массу полезной информации по трубному бизнесу. Оказывается, Кливленд закупил много дешевых труб производства другой компании, и через двадцать лет Кливленд об этом сильно пожалеет. Он узнал, что ВМФ не просто так одобрил креоновские трубы для всех видов зданий, и жалеть об этом никому не придется. Мало кто знает, услышал он, что весь мир просто-напросто потрясен достижениями американской трубопрокатной индустрии.
Еще он узнал, кем была та женщина. На танцы ее привел Эрвин Бордерс, директор Креонского завода. Он встретил ее в Нью-Йорке. Малоизвестная актриса, вдова джазового музыканта, мать двух совсем маленьких дочек.
Все это Энди узнал от бармена. В бар зашел Эрвин Бордерс, сам Мистер Труба. Он вытягивал шею и вертел головой, явно кого-то разыскивая. В руках он держал два стакана — лед в них успел растаять.
— Ее так нигде и не видно, мистер Бордерс, — крикнул ему бармен.
Бордерс огорченно кивнул и вышел.
— Кого нигде не видно? — спросил Энди у бармена.
И бармен выдал ему все, что знал про вдову. И шепотом добавил, что, по его мнению, в Илиуме, в штаб-квартире Сталепрокатно-сталелитейной компании, знают об этом романе и не очень его одобряют.
— Ну скажи на милость, — спросил бармен у Энди, — что молодой нью-йоркской актрисе делать у нас в Креоне?
