Меж черных сосен, над которыми низко нависло чугунное ночное небо, шло несколько человек в плащ-палатках и шинелях. Они держались тесно, словно несли общую тяжесть. Глухо вздыхал под подошвами мох, шуршала сухая хвоя и палый лист, потрескивали сучья. И только эти негромкие звуки нарушали тишину.
Подполковник Ракитин шел посреди державшихся вокруг него офицеров. Губы его были плотно сжаты. Молчали и остальные. Только когда совсем близко за стволами показался едва различимый силуэт крыши, кто-то негромко сказал:
— Дом лесника.
Ракитин молча повернул к дому. И все пошли за ним: командир полка избрал место для командного пункта здесь.
Ракитин поднялся на крыльцо. Чей-то фонарик посветил ему. Потянув ржаво заскрипевшую дверь, вошел. Пахнуло не́жилью. Кто-то зажег стеариновую плошку, поставил на щербатый, рассохшийся стол. Ракитин сел к нему на колченогую скамью, потянул шнур плащ-палатки, давящий на горло. Отсыревший шнур не поддавался. Ракитин со злостью рванул его. Плащ-палатка с сыроватым хрустом свалилась на пол. Ракитин не поднял ее. Положив тяжелые руки на шершавые доски стола, повел медленным взглядом по остановившимся у порога, бросил:
— Связь! — и, стиснув кулаки и глядя на колеблющийся перед лицом бледный язычок огня, задумался.
Он, казалось, не заметил, как, пошептавшись, вышли все, как немного погодя пришел солдат-связист, продернул через ставень в раму окна провод, поставил на стол телефон и подключил его.
Подполковник сидел неподвижно, чуть наклонив голову. Его сухощавое, с резкими, угловатыми складками лицо, затененное козырьком низко надвинутой фуражки, было таким, каким бывает лицо человека, железным усилием воли сдерживающего нестерпимую боль: оно застыло.
Словно только сейчас заметив стоящий на столе аппарат, подполковник покосился на него. Установлена связь со штадивом, следует доложить командиру дивизии… Он протянул руку к телефонной трубке. Даже взялся за нее. Но не поднял.
Может быть, подождать? Может быть, осталась надежда?
Он опустил взгляд, увидел: вдоль всей столешницы — глубокая черная трещина. Отвел взгляд от трещины. И снова уставился на трепещущий от его дыхания язычок пламени, крохотный, слабый, чуть дунь — погаснет…
Два часа назад случилось самое страшное из всего, что могло случиться с полком Ракитина и с ним самим. То, что страшнее ошибки в бою, страшнее поражения. Ошибку можно исправить, поражение искупить боевым успехом. Но это не выправишь ничем…
Глядя на огонек плошки, Ракитин старался собраться с мыслями. И в беловатом остром пламени, покачивающемся перед его взором, он как бы вновь видел то, что произошло…
С первых чисел ноября, после того как был взят Киев, полк Ракитина беспрерывно наступал, преследуя отходящего противника. Остались позади днепровские кручи, с которых бойцы увидели едва приметную в ноябрьской пасмури колокольню Лавры и черные дымы пожаров. Ушла в сторону асфальтовая лента шоссе, ведущего на Житомир, — дивизия пересекла шоссе и углубилась в беспредельные леса. Ракитин вел свой полк в авангарде дивизии по лесным проселкам, а то и прямо без дорог.
Шли напрямик, быстро. Пришлось оставить обозы, почти всю артиллерию. С батальонами шли только кухни да несколько повозок боепитания и связи.
Быстрый темп наступления, бездорожье и лес не всегда позволяли держать связь с соседними частями. Бывало, что и справа и слева не оказывалось никого. С командованием Ракитин связывался главным образом по радио. И каждый раз, выслушав донесение Ракитина, командир дивизии полковник Холод повторял: «Главное — вперед!» Наверное, то же самое твердил Холоду командующий армией — по слухам, человек крутой и нетерпеливый. Впрочем, и Ракитин требовал того же от своих комбатов.
Вчера рано утром в густом сосновом лесу полк натолкнулся на противника. Ракитин приказал батальонам развернуться для атаки. Но гитлеровцы сами атаковали с нескольких сторон, и очень напористо. Ракитин предпринял несколько контратак, но тщетно. Полк очутился в кольце. Разорвать его не удалось. Ракитин приказал занять круговую оборону.
То, что полк оказался отрезанным, не пугало. По опыту было известно: окружение теперь не то, что в сорок первом. Подтянутся соседи, помогут разорвать кольцо, или противник, почувствовав угрозу где-нибудь на соседнем участке, отступит сам: ведь наступление на него идет по всему фронту.
День прошел без изменений. Когда стемнело, Ракитин получил от комдива радиограмму: «Пробивайтесь обратно, поддержим огнем».
Ракитин принял решение: двумя батальонами, имея заслоны по флангам, прорвать вражеское кольцо, вывести следом повозки, одним батальоном прикрывать отход. Такое решение было подсказано опытом: в окружение попадали и в сорок первом, когда он командовал лишь ротой, и потом, когда уже наступали. Сам Ракитин решил идти с батальонами прорыва: оттуда удобнее управлять боем. С этими же батальонами, в их главных подразделениях, пошел и его заместитель по политической части майор Себежко.
Внезапной для врага атакой и с помощью огневой поддержки извне, которую, как обещал, дал комдив, кольцо удалось разорвать. Но в момент, когда Ракитин уже послал связных с приказаниями штабу, обозу и арьергарду двигаться следом, противник нанес удар по фланговым заслонам и разрезал полк надвое. Ракитин повернул батальоны, бросил в новую атаку, пытаясь выправить положение. Но безуспешно.