Давно мне советовали написать мемуары. Но особого желания не возникало. И вдруг, несколько месяцев назад, мне захотелось сесть и написать о себе, о своей неспокойной жизни, о моем времени. Почему? А потому, что то, что раньше меня не интересовало — жизнь моих предков, их судьбы, их характеры, — стало очень интересно на закате своей жизни. А спросить-то уж некого. Все ушли. Вот я и подумала, что вдруг и моим потомкам, (если они будут, конечно), захочется что-то узнать о нас…
И ещё. Не один раз, когда я рассказывала о различных эпизодах и историях своей жизни, мне говорили: «О, ты о себе целую книгу можешь написать!»
Да, я знаю — я устроила себе такую жизнь, что почти каждая из ее многочисленных историй тянет на сюжет художественной книги. Так, может, и, вправду, кто-то из умельцев пера, прочтя мои воспоминания, напишет на их основе нечто художественное?.
Да, и ещё — нота бене: я писала здесь правду. Не исповедь, но правду. Может, кому-то будет неприятна, и, в первую очередь, тут подумалось о детях. Но — что было, то было, и не обо всем, что было и от чего страдала, я здесь рассказала. Это всё же мои мемуары, а вы напишете свои…
Сначала о родителях. Моя мама — Полина Фёдоровна Мишурова, родилась 28 декабря 1914 года в дер. Дягилево Вяземского р-на Смоленской области в семье кузнеца. Её мать, моя бабушка Матрёна Романовна. была из крестьян среднего достатка, родила восемь детей, из которых остались в детстве живыми пятеро. Её отец — Мишуров Фёдор (кажется, Фёдорович) скончался в 1940 году.
Бабушка дожила до 96 лет, умерла в 1976 году. Она не жила с нами, но часто приезжала к нам, или мы с мамой ездили в гости к маминой сестре, где жила бабушка, так что она была почти с нами. Это была до самых последних дней худощавая, стройная, с сохранившейся талией (я всё чаще задаюсь вопросом — откуда у крестьянки, много рожавшей, такая фигура, а, между прочим, у меня, вовсе не крестьянки, самая крестьянская?), очень приятная внешне старая женщина, немного только портили её привлекательность толстые очки, которые она носила из-за плохого зрения. Во время войны она находилась в оккупации у немцев, её просторный дом заняли немецкие офицеры, а она вместе с другими женщинами из деревни провели много месяцев в землянке. Я знала, что при отступлении немцы дом подожгли, и она осталась без дома, поэтому и жила все годы до смерти у старшей дочери и не слишком приветливого зятя, полковника кавалерии. (Мама меня повезла как-то во взрослом возрасте в эту деревню и показала на пригорок, где стоял их дом). >Бабушка говорила, что, если бы могла, то написала бы большую книгу о всём пережитом. Но, к сожалению, я не очень приставала к ней с расспросами, а она рассказывала немного. А написать она сама бы ничего, конечно, не смогла, как из-за плохого зрения, так и от слабой грамотности — она окончила всего два или три класса. А вообще, она была очень мудрой, умела со всеми поддержать разговор, при этом у неё был такой смоленский говор, над которым мы посмеивались, мне казалось, что это чистая деревенщина, а это был просто местный диалект, близкий к белорусскому языку.
Интересно, что у всех братьев и сестёр Мишуровых (кроме мамы и Леночки) были очень кудрявые тёмные или тёмнорыжие волосы и не типичные для славян крупные, чуть-чуть на выкате, зелёные глаза (это уже у всех них). И фамилия была какая-то искусственная, кажущаяся надуманной. Мы с двоюродной сестрой Аллой Савченко гадали об этом уже после смерти бабушки, спросить было некого, да, может, и бабушка нам ничего бы не объяснила. (Она только рассказывала про какого-то барина, у которого, вроде, служила, её мама).
Хочу отметить, что бабушка очень близко к сердцу восприняла и полюбила мою дочку и в своём очень преклонном возрасте помогала моей маме в моё месячное отсутствие ухаживать за 9-месячным ребёнком, стирая пелёнки и т. д. У меня о ней сохранились самые тёплые воспоминания.
Мой отец — Виктор Степанович Быстрых, родился 13 февраля 1912 года на станции Слюдянка Иркутской области в семье железнодорожного служащего. Его отец умер тоже очень рано, до войны. Мать — Ольга Афанасьевна также была многодетной, вырастившей семь детей. Умерла она в Ленинграде, где жила в доме старшей дочери, в возрасте 76 лет. Я первый раз увидела её, когда в 15 лет приехала к ним на зимние каникулы. И ещё, кажется, один раз. Кроме этого, мы с ней не общались. Помню, как по приезде она хотела, чтобы я её поцеловала, но я была девочкой неласковой (в отличие от Марины — моей двоюродной сестры, жившей много лет вместе со своей бабушкой, и постоянно целующей и ласкающей свою бабулю) и мне не хотелось целовать «чужую» (как я её воспринимала) толстую женщину (моя-то баба Мотя была стройной и изящной). Теперь жалею об этом, конечно, ведь я была единственным продолжением её погибшего сына!..
Моя мама закончила школу-семилетку в районном центре, г. Вязьме и в 15 лет приехала в Москву, чтобы учиться в техникуме. Поначалу она жила у брата Николая, который уже работал в Москве, где у него была маленькая 7-метровая комнатёнка в двухэтажном деревянном доме без удобств. Она уже почти заканчивала техникум нефтяной химической промышленности, когда его перевели в Тюмень. Если не ошибаюсь, она в Тюмень тогда не поехала, а вот позже она всё же оказалась в Тюмени. Но до этого уже поработала в Сыктывкаре. (Когда я была маленькая, мне казалась совсем неинтересной её специальность «нефтесмазочные материалы», а вот теперь мы совсем по-другому смотрим и на специальность, связанную с нефтью, и на сами эти богатые нефтедобывающие города). Года в 23 у мамы была большая любовь (не как теперь, а чистая, без интима) с одним молодым человеком, которого сослали на север за полярный круг («
