— Вот это загар! Класс! — Люба, не отрываясь, восхищенно глазела на Женю. — Везет же некоторым! А тут, сколько ни натираешься всякими кремами, сколько ни торчишь на солнце, все равно остаешься бледной поганкой.
Женя посмотрела на подругу с улыбкой. Люба была слегка рыжеватой блондинкой — и, как большинство рыжеволосых людей, имела молочно-белую кожу, которая под воздействием ультрафиолета в худшем случае моментально сгорала, а в лучшем просто покрывалась россыпью золотистых веснушек. В отличие от нее — смуглянка Женя загорала замечательно: ровно, красиво, без ожогов и красноты, при этом практически не используя никакой пляжной парфюмерии.
— Что ж ты хочешь, ведь Евпатория, — попыталась она утешить Любу, но та лишь досадливо отмахнулась:
— Да что мне твоя Евпатория! Я-то тоже не в Антарктиде была, а в Египте, и вот, полюбуйся! — Люба вытянула перед Жениным носом подернутые нежным пушком, девственно белоснежные руки. — Смотреть противно, сметана, да и только.
— Не расстраивайся. Лучше расскажи, как ты отдохнула в своей Хургаде.
Люба оживилась и открыла было рот, чтобы начать повествование, но в это время к остановке, на которой стояли девушки, подъехал трамвай. Вагон оказался набитым до отказа. Любе и Жене пришлось поработать локтями, чтобы попасть в число пассажиров. В салоне стояла жуткая духота. Путь подругам предстоял неблизкий, поэтому они потихоньку протиснулись подальше от дверей, к раскрытому окошку.
— Боже, так и задохнуться недолго. — Люба достала из сумочки крепко надушенный платочек и принялась энергично обмахивать разгоряченное лицо. — Так о чем бишь я? Ах, да, о Хургаде. Было классно. Отель пять звездочек, все включено, рядом бассейн, внизу ресторан, бильярдная, танцзал. Дискотеки всю ночь напролет, до самого утра. Я там познакомилась с обалденными парнями: двое голландцев и один турок.
— Турок? В Египте? — Женя весело рассмеялась.
— Да, турок! Хорошенький, просто загляденье, глаза огромные, черные. А ревнивый, жуть! Тарканчиком его звали. Такая у нас с ним любовь была, закачаешься. Потом, правда, он уехал.
— Куда?
— В Стамбул. Невеста там у него. Их родители в пять лет обручили, ослушаться нельзя, проклянут. — Люба горестно вздохнула и тут же задорно расхохоталась. — Вот так и отдыхала, Женюрочка. Теперь твой черед, ты рассказывай.
— Да что рассказывать? — Женя пожала плечами, придвигаясь ближе к окну, из которого неслась заветная прохлада. — У меня все гораздо более прозаично. Жила у тетки. Ее дом в ста метрах от моря. Жара там страшная, в шесть утра солнце уже вовсю шпарит. Спать невозможно, приходилось вставать. На завтрак абрикосы в саду собирала. Или черешню. Намою, положу в банку и на пляж. Там в такую рань благодать, народу никого.
— Так это ж скука смертная, когда никого, — встряла Люба.
— Наоборот, — возразила Женя. — Не люблю, когда кругом суета. Да и море с утра чистое, в воду заходить одно удовольствие. Я часок, другой поплаваю — и назад, к тетке. Возьму конспекты, учебники, засяду с ними в беседке, там тень, прохлада. До обеда не заметишь, как время пролетит.
Люба глянула на Женю, как на тяжелобольную, и покрутила пальцем у виска.
— Ты что, на юг учебники брала?
Та невозмутимо кивнула.
— И учебники, и прошлогодние рефераты. Не забывай, что нам предстоит диплом. Ты, кстати, выбрала тему?
— Еще чего! — Люба презрительно наморщила аккуратный носик. — На отдыхе голову всякой ерундой забивать! Мне было не до этого. И вообще, Женюр, напрасно ты так заморачиваешься. Девушке это ни к чему. Все равно — ученых из нас не выйдет. Окончим институт, найдем себе женихов с бабками — и будем в шоколаде.
Женя слушала подругу спокойно, слегка прищурив зеленовато-карие глаза. Дождалась, пока та закончит, тряхнула головой, откидывая назад роскошную гриву блестящих темных волос, и произнесла задумчиво, но в то же время твердо:
— Это ты найдешь.
— А ты? — встрепенулась Люба.
— А я и искать не буду. У меня другие планы.
— Какие? — ревниво поинтересовалась Люба.
— Остаться на кафедре. Начать работу над кандидатской. А там видно будет.
Люба хотела, было, что-то возразить, но передумала. Ее остановил веский и решительный тон подруги. В глубине души она завидовала Жене. Завидовала ее целеустремленности, способности иметь свое мнение, не подстраиваясь под других, ее спокойной и вместе с тем непоколебимой уверенности. И, конечно же, ее красоте, хотя сама Люба была отнюдь не дурнушка.
Они с Женей дружили с первого курса и отлично смотрелись вместе — обе стройные, высокие, у обеих правильные черты лица и длинные волосы, только масть разная. Кавалеров у них было великое множество, у Жени, впрочем, больше, чем у Любы, но она относилась к ним прохладно, охотней интересуясь лекциями и семинарами. А Люба быстро загоралась и так же быстро остывала, влюбляясь по три раза в год и столько же раз разочаровываясь в предмете своих воздыханий. Да, они были разные, как говорится «стихи и проза», «лед и пламень», и все-таки они всегда были вместе. Как и сейчас, встретившись по обыкновению на остановке у метро Полежаевская, откуда до их института ходил трамвай.
