Меня привезли домой. Жена бросилась мне на шею. Ее руки и руки дочери обнимали меня. Мои щеки вмиг стали мокрыми — они обе плакали. Я, к сожалению, так и не научился плакать.
Мы вместе выпили чаю, уложили спать Сулико…
Всю ночь жена рассказывала мне свою историю, испуганно глядя на мой шамкающий рот с выбитыми зубами. Хотя со мной, что называется, всего лишь пошутили, после этих шуток я вышел седым, беззубым, похожим на тень. Я похудел на пятнадцать килограммов.
Как я и ожидал, тотчас после моего ареста забрали бедную жену. Ее отправили в Саратовскую пересылку, Сулико отвезли в детский дом. Жена рассказала мне про быт своей тюрьмы. Заключенные не помещались на нарах и лежали даже под нарами. Ее и еще нескольких женщин держали в коридоре… Находиться в коридоре считалось большой привилегией, ибо там окна не оборудованы намордниками и можно смотреть на улицу. Но лежать на полу было смертельно холодно. Первое время они спали вповалку, согревая друг друга, потом запретили и это. В пересылке были жены вчерашних владык — Белы Куна, Ягоды. (Последняя — двоюродная сестра моего следователя Свердлова. Там же была ее мать — родная сестра товарища Свердлова, памятники которому стояли по всей стране. Потом их увели, говорили, что расстреляли…) Старуха Свердлова получала письма от внука, которого отдали в детский дом, и читала их вслух. Жена запомнила одинаковое начало всех писем: «Дорогая бабушка, милая бабушка, опять я не умер и вот пишу к тебе…» Жена слушала эти строчки и с ужасом представляла, что переживает наша дочь, которую отдали в такой же детский дом…
Но ужас продолжался недолго. Уже вскоре ее отвезли обратно в Москву. Экскурсия в ад счастливо закончилась. Сказали, что произошла ошибка. В квартире ее ждала наша Сулико, успевшая переболеть в детском доме всеми детскими болезнями.
С этих пор им регулярно выдавали мою зарплату, на нее они жили. Так что не только Фудзи вспоминал о Кобе, но и Коба помнил о своем друге Фудзи.
Итак, я был на свободе. Я не очень понимал, где теперь работаю. И решился позвонить другу Кобе. Меня с ним не соединили. Но Поскребышев сказал обычным, насмешливо бесстрастным голосом, что товарищ Сталин меня непременно примет. Однако произойдет это не сразу, товарищ Сталин очень занят. Что касается работы — пока я должен сидеть дома. Зарплату (прежнюю) мне будет приносить на дом почтальон.
Так я вновь оказался без дела. Я пошел в библиотеку и внимательно просмотрел газеты, вышедшие в мое отсутствие. Точнее, одну газету — «Правду». В ней главные статьи редактировал сам Коба. Остальные центральные издания (их было несколько) должны были повторять ее материалы, пересказывая их своими словами. «Правда» по-прежнему славила железного наркома Ежова. Его наградили орденом Ленина — за «исключительные заслуги в деле уничтожения троцкистско-зиновьевских бандитов».
Пока мои коллеги чекисты выбивали мне зубы, страна торжественно отпраздновала двадцатилетие родных органов — ЧК-ОГПУ-НКВД, — отцы-основатели которых один за другим исчезали в этом юбилейном году в бездонной могиле Донского монастыря.
Но как же я изумился, читая отчет об этом праздновании! Происходило оно в Большом театре. Присутствовало все нынешнее Политбюро, кроме… Кобы! Он не приехал на чествование своих любимых «чекистов», своего любимого наркома!
Всю официальную часть вечера привычно величали карлика. «Учитесь у товарища Ежова сталинскому стилю работы, как он учится у товарища Сталина…» — произнес в официальном докладе Микоян. Думаю, очень испуганный Микоян. Ибо он наверняка понимал: Коба мог не приехать только в одном случае: если начал отстраняться от ежовских дел.
Коба появился лишь после официальной части, во время праздничного концерта.
Неужели «мавр сделал свое дело»?
Великолепный финал триллера
В начале марта тридцать восьмого года в течение десяти дней проходил процесс по делу «право-троцкистского блока»… Перед судом предстали Бухарин, Рыков и их «соратники» по заговору — Ягода (!), ленинские сподвижники Крестинский, Раковский, руководители узбекской и туркменской компартий, главы Народного комиссариата финансов, кооперации, земледелия, медицинские светила…
Этот процесс был финалом пьесы — и концом ленинской партии.
Наверное, все эти вчерашние соратники Ильича думали о том же, о чем думал я: доживи Ленин до этих дней — сидел бы на процессе рядом с ними!
Надо прямо сказать: финал, сочиненный моим другом, был не только захватывающим, но и охватывающим.
Как и положено, в заключение писатель Коба решил объединить все нити сюжета. Оказывается, «левые» — Троцкий, Зиновьев, Каменев и «правые» — Бухарин, Рыков и т. д. лишь делали вид, что боролись друг с другом. Они всегда были заодно. И действовали совместно. По заданию многочисленных западных разведок занимались диверсиями, террором, убийствами, готовили нападение на страну, расчленение нашей великой державы…
Коба был щедр на ужасы. Выяснилось, что Бухарин являлся давним заклятым врагом нашей любимой родины. Уже в восемнадцатом году он собирался убить Ленина и Сталина и захватить власть. Впоследствии вместе с Зиновьевым, Каменевым, Троцким составил невиданный по мощи заговор. Для этого зиновьевско-троцкистско-бухаринские агенты проникли в руководство НКВД. Их ставленником был сам глава НКВД Ягода. Он и его подручные все эти годы прикрывали заговорщиков. Вот причина, по которой так долго не могли их раскрыть. Гигантский военно-политический заговор, как Левиафан, обвил всю верхушку страны. Заодно с партийными функционерами, работниками НКВД, в нем участвовали знаменитые герои Гражданской войны. Коба ввел в сюжет и любимый элемент детективной литературы — яды. Для этого он легко пожертвовал лучшими врачами Кремлевской больницы (тогда он был здоров и в них не нуждался). Как и положено при сочинительстве, Коба использовал реальность, и в повествовании упоминалась даже секретная лаборатория Х. Кремлевские врачи признались, что по заданию оппозиционеров отравили изготовленными ею ядами руководителей государства и великого пролетарского писателя Горького.
