ЗАТЕМНЕНИЕ.
Старик скончался. С кинонебес пел заоблачный хор. Среди клубящихся розовых облаков раздавалось: «Мгновенье или вечность…» Так и назывался фильм. Зажгли свет. Хор внезапно умолк, занавес опустился, от стен кинотеатра отражалось эхо: теперь «Мгновенье или вечность» пел квартет, запись студии «Декка». Продается по восемьсот тысяч копий в месяц.
Оуэн Кроули сидел, обмякнув, на своем месте, ноги скрещены, руки безвольно сложены. Он смотрел на занавес. Люди вокруг вставали, потягивались, зевали, болтали, смеялись. Оуэн сидел на месте и смотрел. Кэрол поднялась и натянула свой замшевый жакет. Она тихонько подпевала:
— «Ты сам часы, которые идут мгновенье или вечность».
Она замолкла.
— Милый?
Он пробурчал что-то.
— Ты идешь?
— Придется, — вздохнул Оуэн.
Он надел пиджак и двинулся вслед за ней к проходу, под ногами хрустели зернышки попкорна и обертки от конфет. Они вышли в проход, и Кэрол взяла его за руку.
— Ну? — произнесла она. — Что думаешь?
У Оуэна возникло тяжкое ощущение, будто она задавала ему этот вопрос уже миллион раз, что все их отношения состоят в бесконечном хождении по кинотеатрам и больше ни в чем. Неужели прошло всего два года с тех пор, как они познакомились, пять месяцев с тех пор, как они объявили о помолвке? На миг ему показалось, что прошли уже миллиарды лет.
— А чего тут думать? — сказал он. — Просто очередное кино.
Они вышли из зала. Это был последний сеанс. Огни в буфете уже погасли, автомат с содовой перестал мигать разноцветными лампочками. Единственным звуком был шорох их обуви по ковру, сменившийся топотом по полу фойе.
— В чем дело, Оуэн? — спросила Кэрол, когда он прошел квартал, не произнеся ни слова.
— Они меня сводят с ума.
— Кто?
— Эти тупые людишки, которые делают эти тупые фильмы.
— Почему это?
— Потому что они все искажают и приукрашивают.
— В каком смысле?
— Ну, вот этот писатель из фильма, — сказал Оуэн. — Он очень похож на меня, талантливый и крайне увлеченный. Однако же у него уходит почти десять лет на то, чтобы как-то заявить о себе. Десять лет! И во что же их превращает это дурацкое кино? Сводит до нескольких минут. Пара сцен, где он сидит за письменным столом и глядит угрюмым взглядом, пара ударов часов, несколько пепельниц с окурками, несколько пустых чашек из-под кофе, кипа бумаги. Лысые издатели с сигарами, которые отрицательно качают ему головой, ноги, шагающие по дорожке, и все. Десять лет тяжкого труда. С ума сойти.
— Но так и надо делать, Оуэн, — возразила Кэрол. — Это же единственный способ передать все это в кино.
— Тогда и жизнь должна быть как кино, — заявил он.
— О, ну тебе бы это вряд ли понравилось.
— Ошибаешься. Еще как бы понравилось. К чему мне бороться десять лет или даже больше? Почему не покончить со всем за пару минут?
— Это же совсем другое.
— Вот уж точно.
Полтора часа спустя Оуэн сидел на кровати в своей меблированной комнате, глядя на стол, где находилась печатная машинка и наполовину завершенная рукопись его третьего романа «А теперь Гоморра».
Почему, в самом деле, нет? Определенно привлекательная идея. Он знал, что в один прекрасный день добьется успеха. Так должно было быть. Иначе зачем он так много работает? Вот если бы можно было проскочить это разом. Незаметный переход от борьбы к успеху. Как было бы чудесно, если, бы эта часть могла уменьшиться, сжаться.
Сократиться.
— Ты же знаешь, чего я хочу? — спросил он у сосредоточенного молодого человека в зеркале.
— Нет, а чего? — спросил молодой человек.
— Я хочу, — сказал Оуэн Кроули, — чтобы жизнь стала простой, как кино. Вся тяжкая работа свелась бы к нескольким кадрам: усталый взгляд, разочарование на лице, кофейные чашки, ночные бдения за письменным столом, полные пепельницы, отказы и бредущие по дорожке ноги. А почему бы нет?
На бюро что-то щелкнуло. Оуэн посмотрел на часы. Было уже два сорок три ночи.
Ну ладно. Он пожал плечами и отправился спать. Завтра будут очередные пять страниц, очередная смена на игрушечной фабрике.
Минуло год и семь месяцев, и ничего не происходило. Но однажды утром Оуэн проснулся, вышел к почтовому ящику, и вот оно.
«Мы счастливы сообщить вам, что хотим опубликовать роман „Сон во сне“».
— Кэрол! Кэрол! — Он заколотил в дверь ее квартиры, после пятиминутной пробежки от метро и прыжков вверх по ступенькам сердце бухало как барабан. — Кэрол!
Она рывком распахнула дверь, на лице отражалась тревога.
— Оуэн, что?.. — начала она, потом взвизгнула от неожиданности, когда он оторвал ее от пола и закружил так, что подол ночной рубашки захлопал шелковыми краями. — Оуэн, что случилось?
— Смотри! Смотри! — Он опустил ее на кушетку и, встав рядом на колени, протянул ей смятое письмо.
— Ах, Оуэн!
Они обнялись, и Кэрол смеялась и плакала. Он ощущал сквозь тонкий шелк, как она мягко прижимается к нему, чувствовал влажное прикосновение ее губ к щеке, ее теплые слезы, текущие по его лицу.
— Ах, Оуэн, милый!
Она взяла его голову обеими руками и поцеловала, потом прошептала:
— А ты переживал.
— Уже нет. Больше уже нет!
Издательский дом горделиво возвышался над городом, внутри: драпировки, панели, тишина.
— Будьте добры, подпишите здесь, — показал редактор.
