Помоги мне Господь, я не знаю, как об этом рассказать. Да, я помню все, что было. Но воспоминания похожи на недуг: все смешивается в голове и причиняет боль.
Я вспоминаю об этом каждый раз, когда садится солнце. Когда небо делается золотым и красным, как будто кто-то его разрисовал. Это случилось вечером, и небо было точно таким. Вот тогда и пришла та маленькая девочка. Я ничего не знала о подобных явлениях. Да и откуда мне было знать?
Я была в кухне, готовила ужин. Джо, это мой муж, сидел в гостиной, читал вечернюю газету. Элис была наверху. Я отправила ее туда, велев вымыть руки. Она была хорошая девочка. Всегда слушалась маму.
Когда я стояла у плиты, прозвучало негромкое «тук-тук-тук». Сначала я решила, что это Микки, наш пес. Подумала, это его когти стучат по полу. Но это был не он. Поэтому я подошла к задней двери и открыла.
За дверью стояла маленькая девочка. Она была в белом шелковом платье. Длинные черные волосы падали ей на плечи. У нее были такие худенькие плечи.
Маленькая девочка сложила узкие ладошки под подбородком. Улыбнулась. Она была такая вежливая.
— Простите, мэм, — сказала она, — можно мне поиграть с вашей девочкой?
Я в точности помню ее слова. Я еще подумала, какая она вежливая. Прямо сама деликатность.
Я была занята готовкой, и мне было не до незваных гостей.
— Не сегодня.
Когда я произнесла эти слова, уголки ее рта печально поникли. Она протянула ко мне руки. Она казалась расстроенной.
Она сказала:
— А завтра можно прийти и поиграть с ней?
Я уже закрывала дверь.
— Хорошо, — сказала я. — Приходи завтра.
Я сама попросила ее прийти. Я ее пригласила!
Я поспешно вернулась к плите. Джо спросил из комнаты, кто приходил.
— Какая-то маленькая девочка, — ответила я. — Незнакомая.
— То есть как это — незнакомая? — Он всегда задавал подобные вопросы.
— А то и есть, — буркнула я. — Не знаю ее, и все тут. Должно быть, у нас новые соседи.
Я попросила его позвать Элис.
Пока мы ужинали, я сообщила Элис о девочке в белом платье. Она не знала, кто это. Я сказала, что девочка обещала прийти завтра.
Вот так все и началось. Просто и буднично.
Что ж, смерть тоже кажется простой.
На следующее утро я вспомнила.
Элис как раз завтракала. Джо уже ушел на работу.
Я услышала робкий стук в дверь, подошла и открыла. Маленькая девочка снова была на пороге, все в том же белом платье. Оно было такое чистенькое.
Ее глаза ярко заблестели, когда она улыбнулась. Теперь я понимаю, что это был болезненный блеск, как при лихорадке.
— Простите, мэм, можно поиграть с вашей девочкой? — В точности те же слова, что и в первый раз.
— Она еще завтракает, — сказала я. — Почему бы тебе не подождать во дворе?
Она часто заморгала, глядя на меня. Сложила ладошки перед худенькой шеей. Она была счастлива, потому что ей разрешили остаться. Помоги нам Господь!
— Я подожду, — сказала она, после чего спустилась с заднего крыльца.
Элис спросила, кто пришел. Я ответила. Она хотела побежать и посмотреть. Я усадила ее обратно. После завтрака, так я сказала.
— И не сиди за столом в бескозырке, — добавила я.
Она часто так делала. Надевала дома матросскую шапочку. Некоторые дети любят носить матросские шапочки и на дворе, и дома. На самом деле в этом нет ничего дурного. Она действительно была хорошей девочкой.
Я услышала голос Микки. Он заходился лаем на заднем дворе. Я выглянула в окно. Маленькая девочка в белом платье стояла, держась за калитку. Она улыбалась Микки. Он же просто неистовствовал. Все его мышцы были напряжены, голова дергалась, когда он гавкал. Ну, вы знаете, как это бывает с собаками.
Я открыла дверь и велела ему замолчать. Он завилял мне хвостом. Он был славный пес. А потом он заворчал и убрался в свою зеленую будку. Я начала закрывать дверь. Но девочка заговорила со мной.
— Простите, мэм, — сказала она, — можно мне войти во двор?
Я глупая. Я просто ужасно глупая. Я ничего не поняла.
— Да, — сказала я. — Только не трогай Микки, а то, чего доброго, укусит.
— Не укусит, — сказала она.
Я наблюдала сквозь занавески. Она сняла крючок с калитки и вошла во двор. Я сама ее впустила. Она улыбалась, глядя на дом. Она потешалась над нами.
Все утро Элис и гостья играли вместе. Я наблюдала — было интересно, поладили ли они.
Вы же знаете, как это бывает с детьми. Сначала они стесняются. Потом начинают разговаривать, начинают играть. Начинают смеяться. Не успели вы и глазом моргнуть, как они уже сидят в песочнице и трещат, точно сороки.
Я ни у кого не видела таких черных волос. Черных как ночь. И на солнце, в обрамлении этих черных волос, ее кожа походила на белую свечку — восковая, нездорового вида. Прямо как у тех ужасных кукол, что показывают в музее восковых фигур на Кони-Айленде, но только без краски.
Однако я предложила ей пообедать вместе с Элис. Что же нашло на меня тогда? Неужели я ослепла?
Она очень обрадовалась приглашению. Она улыбнулась Элис, мне и даже Микки. Она с трудом подбирала слова, до того была рада. Когда я спросила, не будет ли ее мама против, она сказала, все еще улыбаясь:
— О нет, нет. Моя мама не будет против.
Она уже стояла в дверях:
— Простите, мэм, можно мне войти в дом?