Мистер X

Кто-то находит поблекшую фотографию совершенно незнакомого человека: моментальный снимок весь в оранжево-зеленых разводах, так что кожа кажется туго натянутой на скулы, пожелтевшей, и все лицо, сморщенное в обнажающей ряд мелких белых зубов гримасе, напоминает высохший лимон. Смазанное пятно, некогда, видимо, бывшее рукой, угадывающейся на снимке, дугой тянется к пятну поменьше — возможно, ножу. Грубое освещение здесь вполне уместно, как и во всей этой представшей перед нашими глазами застывшей картине. Самого же фотоаппарата нет — он исчез, описав при этом, вероятно, свою собственную дугу.

Мне на ум приходят картины, трагические образы, которые фиксирует застывшая сетчатка мертвых глаз, и существование которых вдвое короче жизни фотореактивов. Трудно возлагать на снимок какие-то надежды — это просто открытка, отправленная в момент отчаяния, без обратного адреса. В глазах на фотографии не отражается ничего, кроме мутного неонового свечения.

Она лежала на тротуаре. В покрытой рябью луже. При расследованиях часто приходится довольствоваться и меньшим, однако на этот раз след теряется в воде…

Быть может, это всего лишь простое отражение, какой-то блеск, прорвавшийся сквозь туман вероятности. Акварельный портрет тайны. Перекошенная физиономия из комнаты смеха. Это совсем не мой портрет, хотя на какую-то долю секунды я сомневаюсь и в этом: лицо в чем-то кажется знакомым. Наверное, так всегда бывает с преступниками. Может быть, я видел, как он заворачивал за угол, подняв воротник от ветра, в тот самый момент, когда наша патрульная машина осветила фарами крыльцо… Начальство уже покинуло место преступления, сержанты остались коченеть в предрассветном холоде. Быть может, это лицо на какое-то мгновение появилось из мрака, когда мы, как нежданные зрители, окружили ступени? Случайные припозднившиеся прохожие да с трудом бредущие против ветра по улице пьянчужки, цепляющиеся за любой знак, любую примету, того, что весь этот кошмар вокруг реален. Я наблюдал за тем, как они смотрят на нее: звезда задержалась, чтобы выслушать наши объяснения. Да кем, собственно, ты была, до тех пор пока кто-то не сделал из тебя знаменитость?

Хорошенько рассмотреть фотографию мне удается в полицейском участке только в понедельник. Тогда, в высвеченной фарами посреди кромешной тьмы пещере света снимок таил в себе какое-то обещание: казалось, он дает какое-то направление, по которому можно двигаться. Теперь я беру его из кучи бумаг на моем столе и ничего не вижу. Просто взгляд сквозь подбитый глаз или несдержанное обещание, зеленоватый отблеск разрушенных чар. И все же он мне кого-то напоминает…

Облокотившись на стол, Меллон помешивает ложечкой свой кофе. Он поднимает на меня взгляд, когда я бросаю ему фото. Я беру со стола папку с документами, уже распухшую от всяких сведений, которые ни хрена не значат. Фамилии и телефонные номера, непроверенные факты шелестят в воздухе бумажным облаком, медленно развеивая туманный след исчезнувшего убийцы. Исчезнувшего вместе с фотоаппаратом. Ее фотоаппаратом. Мэри Хэлен Листэр, это вы следовали за той физиономией из кривого зеркала? Или это он следовал за вами от самого угла? Может быть, вы шли по каким-то пересекающимся кривым на свидание в одной из боковых улиц? Тут сказано, что у вас четвертая группа крови, резус отрицательный. Говорят, ее легче всего переливать. В конечном счете, Сан-Франциско выпил ее всю до последней капли всего за одну ночь. Сквозь три колотые раны на туловище, в правой верхней стороне груди. Ранения имеют правильную треугольную форму и направлены в центр, пересекая основные кровяные артерии. Название этой бессмысленной улочки ничего не говорит о вашем бывшем адресе, Мэри, — все зависит от того, куда вы не шли или откуда не возвращались этой ночью.

— Смертельная чертовщина, — выдыхаю я, захлопывая папку.

Меллон расплескивает кофе, поднимая из кресла свое грузное тело, и смотрит на меня. Кашлянув, он произносит:

— А была ли у нее вообще фотокамера?

Я киваю в сторону телефона. «А ты позвони», — отвечаю я. Меллон отхлебывает кофе и стоит, уставившись в свою чашку.

Уже перевалило за полночь, на дворе вторник, когда сквозь пелену сна доносится телефонный звонок. Поднимаю трубку с забавным предчувствием: я знаю, кто это звонит. Тот же, кто и всегда. Однако я чувствую своего рода облегчение, даже радость, когда он ворчливо сообщает, что найден еще один труп. С колотым ранением.

Две точки предполагают наличие кривой. Если это серия убийств, то вы, Мэри, были всего лишь точкой на дуге вероятности, пересечением двух изогнутых линий жизни, и ваш собственный путь не имеет особого значения.

В ожидании служебной машины я стараюсь подыскать оправдание. Мне очень жаль, если вы больше ничего не значите. Мы строим наши планы, на чем можем.