— В любой момент могут позвонить, — сказал Дэн Блэкмор серьезной светловолосой женщине, которая стояла рядом с ним. — Вчера вечером Мэйсон предупредил меня по диску, что мой отдых закончится до полудня.
На секунду он отвернулся, ощущая приступ того щемящего чувства, которое испытывает большинство людей, когда им требуется внезапно отвлечься от всего, на миг освободиться от власти Времени.
— Но мы провели хорошие солнечные дни — мы были абсолютно свободны от напряжения, — добавил он, сжав ее руку. — Правда, дорогая?
— Полагаю, ты можешь и так сказать, Дэн, — ответила его жена. — Но иногда я думаю, что мы единственные люди в мире, которые точно знают, что может означать такая свобода.
Это был первый отпуск Блэкмора за четыре года, и он не мог избавиться от чувства, что этот отпуск мог стать последним.
Хорошенько покопавшись в памяти, он мог вспомнить более ранний отдых, который казался бодрящим, но только потому, что тогда Блэкмор был удивительно молод: он мог заниматься спортом на свежем воздухе десять или двенадцать часов подряд и заниматься опасными видами спорта. Например, он забирался на отвесные скалы, увлекался серфингом и подводным плаванием с аквалангом на Багамах, долгими прогулками по пересеченной местности, стрельбой из лука и дартсом, которые могли быть опасными, если ты ослабишь бдительность, а твой соперник останется настороже.
В тридцать четыре года он все еще мог сойти за студента университета, и мог так же сопротивляться физической усталости, как и в молодости. Но однажды ты переходишь предел — и забываешь о прежнем авантюризме ради своего собственного блага; тогда формируются запреты, которые уже трудно преодолеть.
Наверное, все это было связано с тем фактом, что он больше не был на Багамах и что большинство молодых людей, разделявших его веру в то, что убийство копьем акул и барракуд — это самый сложный подводный вид спорта, давным-давно сдались и разъехались по домам.
Нечто подобное могло случиться, если бы доска для серфинга, на которой ты стоял, перевернулась там, где уровень прибрежного загрязнения не был определен заранее. В таком случае можно просто захлебываться и задыхаться какое-то время, ощущая резкий вкус во рту. Но гораздо более вероятно, что человек окунулся бы в опасное подводное течение, настолько опасное, что потом пришлось делать пересадку кожи.
С другой стороны, все не так уж сильно изменилось за эти годы. Юноша, которым он был, и он теперешний, оба занимались экологическими исследованиями по правительственному проекту, порой ловя себя на мысли, что у экологии много общего с брошенным щенком, яростно тявкающим вслед людям и мечтающим о несбыточных вещах.
Тогда Блэкмор, движимый беспокойством, вопреки собственной воле подобрал щенка и пошел с ним дальше, а щенок в его руках превратился в дикобраза — чудовищного зверя с огромными иглами и острыми, как бритва, когтями. Это было почти так же опасно, как дергать тигра за хвост.
— Когда ты достиг главного, великого прорыва, — услышал он собственные слова, — возникает чувство, что абсолютная победа может быть вполне достижима; и ради этого можно снова положить голову на плаху и легче принять такую смертельную угрозу.
Ответ Хелен Блэкмор прозвучал не сразу; у Дэна была возможность еще раз осмотреться вокруг и насладиться величественной красотой окружающего мира.
Каким прекрасным все казалось ему, каким далеким от распада и разрушения, охватившего все прочие места! Аквариум с морской водой, который стоял на возвышении посреди застекленной террасы, был таким же очаровательным, как и вид через панорамное окно, напротив которого он возлежал в кресле с мягкими подушками.
За окном тянулась полоса открытой местности, которая отдаленно напоминала море, так как бесчисленные золотые колосья качались на ветру, и в отдалении был виден маяк. Океаническая перспектива простиралась на мили, до самого почти безоблачного летнего неба.
Но еще больше напоминал океан (пусть и небольшого размера) сам аквариум, так как, казалось, он переносил море прямо на террасу, несмотря на тот, что сосуд был невелик и Блэкмор мог охватить его руками, как будто заключая в объятия; точно так же он держал в объятиях жену всего несколько минут назад.
В круглой стеклянной чаше, среди колышущихся ветвей и миниатюрных коралловых рифов, рыбки фантастических форм и размеров резвились в точности так, как будто они были созданы в самом море — великом «Родителе тайн» и, конечно, самого человечества.
Блэкмор чувствовал слабый приступ вины всякий раз, когда цитировал Суинберна, но только в глубине души, потому что ему нравилось думать о себе как о человеке, свободном от эмоциональных расстройств, распространенных в викторианскую эпоху. Но великие поэты, в конце концов, не старели, и, несомненно, это была его привилегия — вызывать в памяти бессмертные строки, от Спенсера до Одена и Роберта Грейвса.
Конечно, не следовало забывать и Шелли, у которого было несколько чудесных вещей о голубом Средиземном море, единственном море, которое оставалось на две трети незагрязненным и которое Блэкмор мог все еще представить себе, так как однажды он пролетал высоко над ним на реактивном самолете.