М.А.Рашковская, Е.Б.Рашковский
"Милые братья и сестры..."
Страницы истории толстовского движения: 1914-1917
Толстовское движение, впервые заявившее о себе в 80-е годы XIX, - один из интереснейших культурных и религиозных феноменов в истории России XX в. Его идейный генезис и человеческий потенциал имеют двойственный исток. С одной стороны, толстовство связано с освободительными чаяниями и духовными поисками русской дворянской, а позднее - и разночинной интеллигенции, впервые всерьез заявившими о себе на грани XVIII и XIX вв. и - в особенности - в период декабризма (*1*). С другой стороны, оно связано с глубокими традициями русского народно-сектантского "разномыслия" и протеста: не случайны интенсивные контакты Л.Н.Толстого, а также организационного лидера движения В.Г.Черткова (1854-1936) с представителями многочисленных течений русского крестьянства и плебейского религиозного "разномыслия" - с беспоповцами, штундой, духоборцами, молоканами, иудействующими, белоризцами и др. (*2*). Эта генетическая двойственность во многом определила и облик толстовского движения, сочетавшего в себе черты как интеллигентской оппозиционности, так и русского народно-сектантского умонастроения. Для толстовства как для интеллигентского движения были характерны обостренный интерес к социально-историческим судьбам современности, к новинкам идейной жизни России, Запада и Востока, умение вслед за революционными и либерально-интеллигентскими кругами сочетать легальные и нелегальные приемы пропаганды. От народно-сектантских же течений толстовство усвоило критическое отношение к "господскому" стилю жизни, к индустриально-урбанистической цивилизации и к институционально оформленной религиозной практике, стремление к рационалистической и пантеистической трактовке священных текстов ("понимание в Духе"), пацифистские воззрения. Идея жертвенной готовности принять страдание за свои убеждения, присущая и традиционному русскому народному правдоисканию, и оппозиционерам из "образованных" слоев, также была усвоена толстовским движением. И сам толстовский круг формировался из представителей, с одной стороны, дворянской интеллигенции и многонациональной среды русских разночинцев, а с другой - из правдоискателей из народных низов, как православных, так и сектантов. Этим двойственным социокультурным истоком толстовского движения во многом объясняются и характерные особенности реакции толстовцев на роковые и неожиданные для подавляющего большинства европейцев события первой мировой войны. Действительно, для тогдашнего европейского сознания события первой мировой войны были ситуацией шоковой. Россия и Европа переживали тогда крушение целый век (после наполеоновских войн) налаживавшегося быта, трагедию разрушений некритической веры в техноурбанистический прогресс, обернувшийся "прогрессом" разрушения, униформированных полчищ, орудий убийства (*3*). События первых недель и месяцев войны толстовцы переживали двойственно. Они усматривали в них беспрецедентной силы кощунственный акт разрушения гуманистических и духовных ценностей Европы, разрушения самого человеческого естества. Но одновременно они находили в происходящем и подтверждение - во всемирно-историческом плане - духовной правоты своего учителя, Л.Н.Толстого, воспринимавшего этатизм, религиозное обрядоверие и официальную дегуманизированную науку как катастрофические выражения социального и исторического зла, и, стало быть, усматривали в войне некое трагическое подтверждение правоты своей собственной жизненной позиции. Мы публикуем два памятника реакции толстовцев на события первых месяцев империалистической войны - групповые воззвания "Опомнитесь, люди-братья!" (составитель Валентин Федорович Булгаков, 1886-1966) и "Милые братья и сестры!" (составитель Сергей Михайлович Попов, 1887-1932). Составление этих воззваний и все последующие за ними события образуют довольно сложную и интересную "криминальную фабулу". Подробное изложение этой фабулы дается в исследовании Булгакова "Толстовцы в 1914-1916 гг." (*4*), а также в его мемуарах "Как прожита жизнь" (*5*). Мы вынуждены ограничиться лишь самым кратким и схематичным изложением этой фабулы, привлекая для этого документы Канцелярии тульского губернатора (*6*) и Московского военно-окружного суда (*7*). В первые недели и месяцы войны было написано несколько воззваний толстовцев: воззвание Митрофана Семеновича Дудченко (1867-1946) (Полтава, август - сентябрь 1914 г.) (*8*); воззвание сына акцизного чиновника в г. Крапивне Тульской губернии Юрия Юлиановича Мута ("К новобранцам") (23 октября 1914 г.) (*9*); в декабре 1914 г. в Тобольске было расклеено воззвание двух подростков - Вениамина Тверитина и Залмана Лобкова (*10*). Все эти три воззвания - эмоциональные, далеко не всегда логичные и продуманные - были подписными, как и два публикуемых ниже воззвания, в которых отношение к событиям империалистической войны оценивается в свете религиозно-философских основ толстовского учения. Итак, утром 28 сентября 1914 г. в Ясной Поляне, в комнате "под сводами" (в той самой комнате, где были созданы большинство религиозно-философских трудов Л.Н.Толстого и роман "Воскресение") бывший секретарь и автор ценнейшей хроники последних месяцев жизни писателя - В.Ф.Булгаков (*11*) составил проект антивоенного воззвания "Опомнитесь, люди-братья!". Булгаков тяжело переживал события мировой войны и мечтал отправиться санитаром на фронт, чтобы не быть в стороне от людского горя. Решение было в принципе принято. Однако в Ясной Поляне его удерживала просьба семидесятилетней Софьи Андреевны Толстой не покидать дом до тех пор, покуда он не закончит описание книг библиотеки Льва Николаевича (*12*). Вечером того же дня воззвание Булгакова было обсуждено группой толстовцев в трех верстах от Ясной - на хуторе Телятинки, где жил В.Г.Чертков. Сам Чертков, хотя и принял участие в обсуждении проекта воззвания и в уточнении его текста, в конечном счете идею воззвания не одобрил и подпись свою дать отказался: по мысли Черткова, любые акции коллективного протеста шли вразрез с вероучительными основами толстовства. Утром следующего дня Булгаков отпечатал отредактированный текст на старом яснопольском "ремингтоне" (без ведома Софьи Андреевны); в тот же день он уже располагал первыми подписями - И.М.Трегубова (1858-1931), Д.П.Маковицкого (1866-1921), А.П.Сергеенко (1886-1961) и др. По замыслу составителей воззвания, его текст, снабженный подписями, должен был быть переправлен в нейтральную Швейцарию, где в то время находился видный толстовец П.И.Бирюков (1860-1931); предполагалось, что Бирюков опубликует воззвание в тамошней прессе на языках воюющих государств - немецком, русском, французском, итальянском. Подписи собирались Булгаковым в ходе личных контактов и через переписку. Далеко не все из тех, к кому он обращался, соглашались безоговорочно подписать документ: одни - из несогласия с формулировками, другие - исходя, подобно Черткову, из догматики толстовства, третьи - считая подобного рода антивоенную акцию непатриотичной, четвертые - попросту из страха. M.С.Дудченко вместе с присоединившимся к нему А.Н.Чехольским просил дополнить общий текст собственной вставкой. К моменту ареста и изъятия части экземпляров воззвания Булгаков располагал 43 подписями (*13*), которые не успел свести в единый список. Подписавшие люди разных мест жительства, разных возрастов, социального положения, сословной принадлежности и этнического происхождения. Однако, если внимательно приглядеться к их биографиям, большинство из них - друзья, сподвижники, корреспонденты или почитатели Л.Н.Толстого или В.Г.Черткова. Шестеро среди подписавших - молодые толстовцы во втором поколении (Буткевич, Молочников, младшие Радины, Сергеенко) (*14*). Словом, все это люди, жизнь которых была связана с личностью и учением Л.Н.Толстого. Однако составлением воззвания "Опомнитесь..." дело не закончилось. 23 октября в Ясной Поляне толстовец Сергей Михайлович Попов продиктовал Булгакову от своего имени и от имени своих товарищей - В.И.Беспалова и Л.Н.Пульнера - текст антивоенного воззвания "Милые братья и сестры!". К тексту воззвания наряду с тремя подписями было приложено и указание места жительства подписавшихся - деревня Хмелевое под Тулой. Воззвание Попова было отпечатано Булгаковым на том же самом толстовском "ремингтоне". Два дня спустя Попов, накануне расклеивавший свое воззвание в Туле, был арестован при попытке расклейки воззвания у ворот железопрокатного завода под Тулой; в тот же день в Хмелевом, в землянке Попова, Пульнера и Беспалова был задержан и взят под стражу земляк Пульнера М.И.Г.Хорош, у которого был обнаружен экземпляр булгаковского воззвания. В ночь на 27 октября подполковник Демидов, помощник начальника Тульского губернского жандармского управления, ворвавшись в яснополянский дом и переполошив тамошних обитателей, произвел обыск у В.Ф.Булгакова. 28 октября жандармы снова прибыли в Ясную Поляну и предъявили Булгакову ордер на арест. С.А.Толстая, в тот период с особой симпатией относившаяся к Булгакову, напомнила ему, что день его ареста совпал с четвертой годовщиной ухода Льва Николаевича из Ясной. До конца июня 1915 г. тянулось предварительное следствие по делу толстовцев в Тульском губернском жандармском управлении, а вместе со следствием шли выявление и аресты лиц, подписавших воззвание. Само составление этих воззваний следствие трактовало как некий революционный, "бунтовщический" акт в условиях военного времени. В воззваниях толстовцев, строго говоря, отсутствуют четкие, конкретные требования и поведенческая или социальная "рецептура". Содержание воззваний, точнее, апелляция к совести, к самосознанию, к внутренней жизни человека - призыв попросту задуматься. Но эту идейную суть воззваний следствие так и не захотело осмыслить. Более того, сам неанонимный, подписной характер воззваний вызывал озлобление: для следователей-жандармов обнародование толстовцами своих имен было не выражением определенной мировоззренческой позиции (человек должен ответить и принять страдание за изъявление своего credo), но попросту выражением легковесности мысли и юродства подследственных. Толстовцы пытались объяснить следствию и властям своеобразие своей позиции, но тщетно. Так, в письме на имя Тульского губернатора А.Тройницкого от 17 июня 1915 г. Булгаков писал: "Величайшей ошибкой власти по отношению к нам было бы, если бы она сочла нас за элемент революционный или схожий с ним. (...) среди нас нет ни одного человека вообще политического образа мыслей. Все мы стоим исключительно на точке зрения религиозной, христианской. Обращение наше к людям, в котором мы обвиняемся, вытекает из того душевного состояния, которое переживают сейчас многие. Это состояние вызывается представлением о страшных жертвах, приносимых человечеством на алтарь войны. (..) мною руководило чувство самой непосредственной жалости к братьям нашим, страдающим на войне. (...) Мы любим Россию так же, как и всякий другой любит свое отечество..." (*15*). Случаи оговоров в ходе следствия нам неизвестны. В пользу предположения об их отсутствии может послужить то обстоятельство, что часть подписавших булгаковское воззвание не была идентифицирована следствием, хотя подследственные обращались с просьбами о подписях к хорошо известным людям из узкого круга. 14 июля 1915 г. начальник Тульского губернского жандармского управления генерал Иелита фон Вольский доложил Тульскому губернатору об окончании следствия: 18 июля последний отдал распоряжение передать дело толстовцев на рассмотрение Московского окружного суда по п.1 ст. 129 Уголовного кодекса 1903 г. (*16*); в свое постановление губернатор включил "просьбу" к суду судить толстовцев "по законам военного времени (...) при закрытых дверях и особыми сверх того ограничениями" (*17*). Из 43 подписавших в распоряжение Московского военно-окружного суда было направлено 27 человек. (Как указано выше, жандармы располагали не всеми подписанными экземплярами, а также не смогли идентифицировать всех авторов известных им подписей). Далее, дело несовершеннолетних тобольчан Тверитина и Лобкова было выделено особо; драматург Арвид Ернефельт (1861-1932), как финляндский подданный, подлежал юрисдикции местного суда. К моменту судебного заседания в Москве число обвиняемых убавилось до 25 - скончались А.В.Архангельский и Р.В.Буткевич.
