Михалыч — бомж со стажем, но совсем не плохой человек. Так уж сложилась жизнь у парня тридцати с небольшим лет богатырской наружности. Ему, неухоженному и слегка заросшему по понятной причине ― немного не повезло в жизни, хотя гораздо больше он накосячил сам…
Вначале, только опустившись на дно, знакомясь с другими людьми, он гордо представлялся: «Я ― Михайлов-Шумский, неужели не слышали? Когда-то это была знаменитая актёрская династия». Но его новые собутыльники, как правило, удивлённо пожимали плечами, и вскоре он стал откликаться на простое ― Михалыч, не вспоминая о корнях засохшего фамильного древа. Но как знать, возможно, после пережитого наш герой возьмёт себя в руки, по-другому посмотрит на мир, и фортуна ему улыбнётся. И, надеюсь, это будет не кривой оскал…
А дело было так. Свою территорию ― три окрестные помойки Михалыч ежедневно обходил дозором и не терпел чужаков. Конкуренция, будь она не ладна! С Иван Иванычем у него были всегда ровные, почти приятельские отношения. Иногда они даже совместно пропускали по баночке пива у весеннего костра в лесопарке, пока оттуда их не погнали местные, озверевшие по весне, лесничие.
«Иваныч — хороший мужик, ему можно верить», ― думал Михалыч, ― так здорово рассказывает о свежих новостях, любит порассуждать о политике, побалагурить и посмеяться. И вдруг надо же было случиться такой неприятности ― он застал своего кореша за воровством на собственной территории! Невероятно, но факт.
От волнения у нашего героя зачесалась грудь, и по ней в панике забегали блохи, подхваченные от какой-то шавки, такие же нервные, как и их хозяин. Расстроенно почесавшись и оставив на давно немытой коже несколько красных полос, Михалыч неторопливо пошёл в сторону нежданного нарушителя.
Иван Иваныч в своём далеко небезупречном сером костюме, одетом на сетчатую футболку, нервно прятал глаза и отступал от бака, явно что-то пряча за спиной.
― Привет, Михалыч! Как дела? Вот, зашел навестить старого приятеля.
Тот выразительно сплюнул на только недавно освободившийся от снега асфальт.
― Серьёзно? Мы ж с тобой вчера виделись. Ну-ка, старый хрыч, показывай, что у тебя там за спиной? Неужели бывшего интеллигента потянуло на воровство? Нехорошо, Иван, не дело это. Я на твои сокровища ещё ни разу не зарился, и вдруг такое… Показывай, говорю, вон из-за спины коробка торчит. Неужели кто-то пиццу выкинул, да ещё ― целую? Ладно, делись, так и быть ― буду считать тебя гостем, ― он сглотнул, после вчерашней выпивки с незнакомыми ребятами с утра во рту и крошки не было.
― Да что пристал, Михалыч. Говорю, просто так мимо шёл, ― отпирался Иван, пожимая худенькими плечами.
Но договорить он не успел. Коварно набросившийся на него бывший приятель заломил вору руку и отобрал коробку, быстренько запихнув её за полу телогрейки.
Иван Иваныч охнул, схватившись за бок, по которому прошёлся большой кулак почти былинного богатыря, и расстроено вытер нос рукавом пиджака.
― Плохой ты человек, Михалыч, жадный, даже с другом не поделился, а я тебя в прошлом месяце колбасой угостил, помнишь?
Михалыч достал коробку, приоткрыл её и, оторвав кусок всё ещё ароматной, хотя и уже не первой свежести, пиццы, запихнув её в рот, прочавкал:
«Как-же, как же, разве такое забудешь? Я потом еле жив остался: почти неделю так несло, меня даже в больницу пристроили, думали, дизентерия. Нет, мне впечатлений хватило, а ты, бесстыжий, ещё и хвастаешься!»
Понятное дело, что его речь была украшена такими забористыми выражениями, которые приходится пропускать из-за соображений цензуры. Но обидевшийся Иван не смог простить подобного унижения и бессовестно нанёс увлечённому поеданием пиццы приятелю удар камнем в левое ухо, которое, к слову, было с детства больным местом нашего героя.
У Михалыча потемнело в глазах. Последнее, что он запомнил ― эта падающая на землю коробка. Саму же пиццу-раздора он последним усилием воли ухватил и, почти теряя сознание, умудрился-таки запихнуть под телогрейку. А когда его помутневший взгляд прояснился, перед ним предстала удивительная картина: летний лес пел птичьими голосами, светило ясное солнышко, зеленела трава ― и это в марте месяце!
На пригорке, возле которого он оказался, толпился народ.
«Очередь, что ли? ― подумал наш герой. Уж больно странно люди выглядели ― одежда чудная, да ещё и в кровище. ― Похоже, кто-то обчистил склад городского театра. Что это ― сходка бомжей в лесу? Не может такого быть! Значит, точно ― сплю. Что, вероятно, и к лучшему. Привидится же…»
Он внимательно присмотрелся к публике, сидящей на траве.
«Странные людишки. Неужели актёры-неудачники, которых выгнали взашей?» ― весело хмыкнул Михалыч. Что греха таить, когда-то, он тоже служил в театре и до сих пор был неравнодушен к этому пристанищу греха. Вот и его однажды выперли из храма Мельпомены за якобы слишком частые попойки с сослуживцами. До сих пор обидно. Может, он и пил, но изредка. Во всяком случае, не больше некоторых весьма заслуженных артистов.
Михалыч грустно вздохнул и направился к несчастным, потому что назвать счастливыми их было трудно ― мало того, что морды у этой театральной братии были набиты, и весьма основательно, у всех были связаны руки. А у Михалыча ― нет. Значит, и правда ― это сон. Причём, очень любопытный.
