Костер трещал и сыпал искрами от скармливаемых ему все новых дров и щепы. Вокруг весело гомонили, спорили, резались в карты и кости, бряцали оружием и разношерстным доспехом. Несколько гибких эльфов изгибались под музыку мелодичной мандолы, струны которой перебирала молоденькая человеческая девушка с красивым и злым лицом. Время от времени помогать эльфам вызывался один и то же гном, но был так поддат, что все путался ногами, заваливаясь в истоптанную траву. Неподалеку от танцующих расселись кругом с десяток рассказчиков, путая друг друга противоречивыми новостями из разных частей страны.
Каля-Разбойница сидела неподалек от последних, задумчиво перебирая пальцами тугую тетиву. Два раза подходил Фэнн, настойчиво приглашая ее присоединиться к нему в пляске. Сегодня давний и верный товарищ был в особенном угаре, выдавая такие финты, что даже режущиеся в карты и кости игроки поневоле косились на фигуру бравого плясуна, чем немедля пользовались их противники по игре. Но отчего-то Сколопендра не разделяла его веселья. Казалось бы, отчего не жить, да не веселиться? Война окончилась победой, да и давно была она, война-то. Уже не менее трех годков прошло с тех пор, как последний латник Железного был выбит с уделов короля Златоуста, а всея страна получила изрядный шмат земли, пополнивший и без того процветающий край. Жизнь была вольна, лук и стрелы по-прежнему били без промаха, а старая рана, полученная во время последних боев, давненько уж не беспокоила Калю. Уж два большака прошло, как по маслу, без распрей и смертоубийства. Словно какой разбойничий дух, походя, по-свойски благословил всю Вольницу, ибо такого не случалось уже давно, чтобы без крови расходилась ее братия.
А все ж неспокойно было на душе у Кали. И чем дальше, тем муторнее становилось ей жить. Словно какая-то заноза сидела в груди, словно о чем-то она забыла, а о чем - не вспомнить никак. Уже две луны как поселилось странное беспокойство в ее душе, но ни вольные дела, ни крепкое вино, ни даже Фэнн не помогали изгнать от себя это чувство.
- ... врешь, как дышишь, Ухан! - донеслось до нее со стороны рассказчиков. - Брешешь, как кобель, да не стыдобишься!
- Да чтоб меня выворотень порвал! Есть дорога через Выжью Сечь! Да как хороша дорожка! Прямая и ровная, словно эльфийская стрела! Только не мощёна рази, так энто все впереди. Светлый комес Казимир деньгу не жалеет, хозяйство свое поправляючи.
Каля подняла голову, всматриваясь в рассказчика. Хубер Ухан долгое время промышлял в восходных землях, да только без особого успеху. Владетель тех земель, что принял наследство аккурат перед войной, страшно не любил разбойничков. Вот именно, что страшно. Давно уж остыла последняя капля кипящего масла на оголенном мясе останнего из баловавших на дорогах светлого комеса Казимира Выжского разбойника, а Вольница до сей поры старательно обходила его земли. Уж больно лют был хозяин. Лют и безжалостен. Впрочем, кому, как не Кале было это знать.
- ... и че, так он те и замостил дорогу! Ить есть же дорога, да как хороша - в обход Сечи. С чегой-то бы светлый решился на такое разорительное дело? Нет, все-то ты брешешь, Ухан!
- На-кося! - с торжеством прогрюкал Ухан, показывая смачный кукиш. - Ниче-то не знаешь, вот и молчи себе! В самом сердце Сечи у комеса Казимира объявилси новый вассал. Да не кто-ните, а цельный король! Хоча сейчас он и на барона-то не тянет. Да не просто так, а тот самый, чьего дочку комес поцелуйчиком целомудренным со сна векового-от поднял. Вот через эти-то земли и тянется дорога до самой восходной границы казимировых владений. Да я сам по ней ходил!
- Не верю! - гнул свое широченный гном, опираясь на огромный топорище. - Не верю и все тут! Ить столько гадости в той Сечи, почитай, вся нечисть, мракоборцами ишшо не истребленная, вся там и собралася! Они дорожку энту живо...
- А вот тебе! - определенно, сегодня Ухан был королем общего внимания. Вести, которые он принес, подлинно занимали. - Уж на что новый комес рачителен да хозяйственен, да к простым кметам ласков! А вот с чегой-то взъелся он на всех паразитов рода людского, уж сколько их ни есть! Мракоборцы-то, почитай, со всего королевства дорожку в его замок протоптали. Да и с соседних тожа, бывает, заглядывают. С ними ест, пьет, да и на денюжку не скупится. А и токма одно развлечение и знает его светлость - за нечистью лесной гоняться. Да не просто так, а да полного истребления. А уж как лютует, ежели какую тварь живьем поймат - не передать словами. Давеча Бага Рождича поймал за грабежом какого-то обоза, так тот еще легко отделался - всего-то вздернули его, делов-то. Ну а зверье тамошнее, из Сечи, знатчица - тому ваще житья не стало.
- Как так - не стало? - Тонкие брови Кали сошлись на переносице. Услышанное наполнило душу гневом. - Ить не трогат никого зверье то в Выжиге! Если только сам не сглупишь, да не сунешься! С чего дурит-то светлый комес?
- Почем мне знать, Калька? - Резонно пожал плечами рассказчик, отправляя в рот еще щепотку табаку. - Едино ведаю, выжигский комес, поговаривают, опосля войны того маленько... тронулси, что ль. Хозяйство свое поставил на широку ногу. Его-то земли, почитай, больша всех от войны-то пострадали. Ну да он оправился быстро, хорошо хозяйство, ежели с умом-то подойти. Восстановилси богаче прежнего, токма ему с чегой-то мало показалось. Давненько стояла в землях комесов Выжигских Сечь, да не трогали они ея, али опасались чегой-то, а можа, по другой причине. А последний взъелся на нее пуще аспида. Собрал воинов, мракоборцев нанял, да и дунул прямехонько туды, в Сечь, знатчица. Люди бают, клялся-божился всю нечисть поизвести в своих-то землях. А пуще всего, - рассказчик вдруг понизил голос, - молодой комес ведьм не жалует. Уж двух поймали, да вину за них признали - своей рукой казнил обеих. Да так, что страшнее не придумаешь. Я сам не видал, но слыхивал - жуть, что с нима творилось! Опосля тех казней народ смурной уходил, ровно с королевких похорон. А комесу хоть бы что. Застав понастроил, на кажной - по большому отряду, да все в Сечь похаживает. Дорогу проложил прямо по лесу, через владения вассала своего, Стреха Древнего. Не замостил покаместь... Да и застав в Сечи не настроил, а токмо думаю - года за два сделает по-своему. Да к тому мигу ни одной нечистой твари в Сечи не останется.