Наш столик обслуживали три мальчика-зомби в одинаковых красных куртках: приносили воду, зажигали свечи, смахивали крошки между переменами. Их темные, внимательные, безжизненные глаза резко выделялись на фоне бледной кожи, настолько белой, что в приглушенном свете казалось, будто она светится. Я бы отнес их присутствие на счет дурного вкуса, но как сказала Кортни:
— Это Манхэттен. Легкий, продуманный вызов вкусу здесь в моде.
Один из мальчиков, блондин, принес меню и ожидал нашего заказа.
Мы оба заказали фазана.
— Прекрасный выбор, — откликнулся мальчик чистым, бесстрастным голосом.
Он удалился, но вскоре вернулся, держа в руке связку только что задушенных птиц, и предложил нам сделать выбор. На момент смерти ему было не больше одиннадцати, а его кожа отличалась тем редким цветом, который знатоки называют «матовое стекло» — гладкая, без единого пятнышка и почти прозрачная. Я не сомневался, что он стоил целое состояние.
Мальчик собирался уходить, но, повинуясь неожиданному импульсу, я тронул его за плечо. Он повернулся ко мне.
— Как тебя зовут, сынок? — спросил я.
— Тимоти.
С такой же интонацией он мог перечислять фирменные блюда. Он подождал еще секунду — убедиться, что дальнейших распоряжений не последует, — и покинул нас.
Кортни проводила его взглядом.
— Он бы чудесно выглядел обнаженным, — мечтательно произнесла она. — В лунном свете, у обрыва. Определенно у обрыва. Возможно, того самого, где встретил свою смерть.
— Вряд ли он бы так хорошо выглядел, если бы в свое время упал с обрыва.
— О, не будь таким занудой.
Официант принес наше вино.
— «Шато Латур 17»? — Я поднял брови.
Лицо официанта отличалось сложностью черт — такие любил писать Рембрандт. С беззвучной легкостью он разлил вино по бокалам и исчез в полумраке ресторана.
— Бог мой, Кортни, ты соблазнила меня при помощи более дешевой марки.
Она покраснела, но без удовольствия. Карьера Кортни продвигалась успешнее моей. Если подумать, она продвигалась успешнее меня во всем. Мы оба понимали, кто умнее, обладает лучшими связями и имеет большую вероятность получить угловой кабинет с дорогим антикварным столом. Единственным моим преимуществом на рынке брачных предложений оставалась принадлежность к мужскому полу. Чего было вполне достаточно.
— Это деловой ужин, Дональд, — ответила она. — Ничего больше.
Я придал лицу выражение вежливого сомнения, поскольку по опыту знал, что оно приведет Кортни в ярость. И, приступая к фазану, пробормотал:
— Несомненно.
Мы не затрагивали важные темы до десерта, но наконец я спросил:
— Как идут дела у Лоэб-Соффнер?
— Планируем расширение компании. Джим готовит финансовую часть предложения, а я занимаюсь персоналом. Мы думали о тебе, Дональд. — Она одарила меня хищным блеском зубов, который означал, что Кортни положила глаз на желаемое.
Кортни даже с натяжкой нельзя было назвать красивой женщиной. Но от нее исходила некая свирепая аура, будто что-то первобытное удерживается в тугой и ненадежной узде, и эта аура заставляла меня неудержимо ее желать.
— Ты талантлив, склонен к авантюрам и не слишком крепко держишься за свое место. Нам как раз требуются люди с подобными качествами.
Она поставила на стол сумку и достала из нее сложенный лист бумаги.
— Вот наши условия.
Кортни подвинула лист к моей тарелке и с наслаждением принялась за свой торт.
Я развернул бумагу.
— Но ведь это перевод без повышения.
— Зато неограниченные возможности для продвижения, — ответила она с полным ртом. — Если ты хорошо себя покажешь.
— Хм…
Я проверил обещаемый социальный пакет — он полностью соответствовал тому, что я имел сейчас. И моя теперешняя зарплата, с точностью до доллара; не иначе как мисс Соффнер хотела показать свою осведомленность. Предложение также включало право на приобретение акций компании.
— Странные условия для перевода.
И снова эта улыбка, словно акулий плавник в мутных водах.
— Я знала, что тебе понравится. Мы составили предложение по максимуму, потому что нам нужно получить твой ответ в короткие сроки, лучше всего сегодня. В крайнем случае завтра. И без торгов. Нам необходимо оформить договор как можно скорее. Когда дело станет достоянием общественности, разразится буря. Мы собираемся поставить фундаменталистов и либералов перед свершившимся фактом.
— Господи, Кортни, что за чудовище ты собираешься запустить в мир на этот раз?
— Огромное. Больше, чем «Эппл». Больше, чем «Хоум Виртуал». Больше, чем «Хай-Вак-IV», — с наслаждением произнесла Кортни. — Ты когда-нибудь слышал о биологических лабораториях Кестлера?
Я отложил вилку.
— Лаборатории Кестлера? Вы решили торговать трупами в розницу?
— Я тебя умоляю. Посмертными биологическими человеческими ресурсами. — В ее легком тоне слышалась должная ирония. И все же мне показалось, что я также уловил небольшую неловкость касательно природы товара.
— Вы на них много не заработаете. — Я махнул рукой в сторону наших заботливых официантов. — Они составляют от силы два процента от годового дохода. Зомби — это предмет роскоши: прислуга, обслуживающий персонал реакторов, голливудские каскадеры, экзотические услуги, — (мы оба знали, что я имею в виду), — максимум несколько сотен в год. На них нет спроса. Слишком велико отвращение.
![Дома профессора [Два дома профессора]](/storage/book-covers/fe/fea71dd84c9f053595cf157a092bee2f50b4729b.jpg)
