Первые существа окружавшие меня были мертвыми; мои родители убирали мою детскую плетеную кроватку от мертвых муравьев на следующее утро после того, как отвозили меня в больницу.
Первое слово, которое я сказало было "смерть".
В четыре года, когда я встала с постели я встала прямо на мертвую гигантскую жабу, которая лопнула подо мной как водяной шар, я никогда больше не спала без света.
На шестой год, я спала сидя, думая, что так смерть не сможет ко мне подобраться.
Были времена, когда я чувствовала, как мои внутренности наполняются битым стеклом, времена, когда души животных, проходящих через меня ощущались слишком большими, слишком сильными. Тогда я открывала глаза утром и смотрела стеклянным взглядом на мышь у меня на подушке. Смерть никогда не станет моим комфортным компаньоном.
Мне не снятся кошмары о монстрах; я не боялась заглядывать в свой шкаф. На самом деле, много раз, я желала, чтобы они, они умирали и прятались под кроватью вместо того, чтобы зарываться перед смертью рядом с моей головой.
Моя мама обнимала меня, и говорила мне, что я особенная. Я хотела бы думать, что мои родители не были взволнованными из-за меня. Но я никогда не забуду чувства проявляющиеся в их взглядах, которыми они обменивались над моей головой. Беспокойство. Страх. Отвращение. Озадаченность.
Моим первым ежедневным делом была уборка трупов. Вторым — убрать постель. Я надевала резиновые перчатки и убирала с неё все следы оставшиеся от мертвых тел. Мои руки выросли мозолистыми, из-за того, что я вырыла так много могил.
На мое четырнадцатилетие у нас закончилось все свободное пространство во дворе. И когда мне было слишком больно хоронить их, мой отец делал это, с неизменным выражением отвращения.
Я переживала дни, лишенные сна, постоянно болея. Мой желудок всегда болел. Низкосортные головные боли постоянно напоминали о себе. Врачи сказали что я — ипохондрик, или еще хуже; они так и не нашли причин для симптомов. Боль была для меня настоящей загадкой. Они предложили, что это эффект сжатия. Возможно, я была одним из тех детей, которые нуждались в большом количестве внимания. Я могла поймать мою мать, только за разглядыванием себя — она не много со мной говорила, если мы начинали разговор, то она в скором времени прерывала его и уходила из комнаты.
С каждой фазой Луны, каждым месяцем, что прошел, животных становилось все больше. Вскоре, они приходили не только ночью, но и в течение дня. В школе, дети шептали мои прозвища: Жница, Могильщик, Ведьма. И другие, которые я делала вид, что не слышу. Взрослые тоже меня сторонились. Это было больно.
Когда я стала старше и больше не пыталась все это связать, я пришла к тому же выводу, что и все остальные: я была странной. Уродом. Вывернутой наизнанку.
Когда мой брат, Сэм родился, я продолжала сидеть в своей комнате. Намереваясь убрать все мертвые тала, прежде чем он проснется. Я сосредоточилась на том, чтобы он понял, что он не один в этом мире и чтобы он не знал, как страшен может быть этот мир. Я не позволила ему страдать из-за своих страхов; он был нормальным в моих глазах.
Мои родители делали вид, что все это не имело значения. Что ничто не умирало рядом со мной. Что наш двор не был кладбищем. Во всяком случае, они действовали так, будто считали что у меня какой-то талант. Дар.
Если у нас и была большая семья, то я никого из неё не знала. Исключением была мой тезка, двоюродная бабушка, та, что присылала мне одеяла на день рождения каждый год. Мой мир был, и есть — я и смерть. Это уединенное место, для жизни, но я думала, что все не так уж и плохо.
Меня зовут Меридиан Созу, и я ошибалась насчет этого.
Я проснулась утром 21 декабря предвкушая четырехдневные выходные на Рождество. Я ходила в сопливую частную подготовительную школу по тем же причинам, по каким большая часть людей ходит к стоматологу — только когда им очень-очень надо.
И именно по этой причине я пошла в школу 21-го, в мой шестнадцатый день рождения. Родители не разрешили мне прогулять. Это был обычный, нормальный день. Для меня "нормальный" означал тот факт, что мой живот бурлил так сильно, что я никуда не могла ходить без Адвила. Я пользовалась Визином чтобы успокоить глаза — без него каждый взгляд в зеркало возвращал отражение глаз прожженного алкоголика. Я хранила пачку пластырей и повязок в школьном шкафчике.
Я боролась. Я училась. Я поддерживала себя в форме, но мне отчаянно нужна была передышка. Возможность спать допоздна.
Возможность слишком много есть и покрасить ногти блестящим лаком. Возможность перестать притворяться и быть собой, даже если никто не заметит. Возможность снова покрасить волосы — на данный момент они были неприятно-рыжего цвета, как томатный сок. Я считала, что черный цвет станет отличным способом начать новый год. Он соответствовал моему настроению. Также скопилась стопка DVD, которые я хотела посмотреть. Фильмы о девушках моего возраста, о проблемах и друзьях, которые были полностью, абсолютно нормальными.
Я заправила белую хлопковую блузку в потрясающе плиссированную шотландскую юбку. Подвела толстым черным карандашом глаза, нанесла три слоя туши — как будто я могла облагородить синяки под глазами — затем накрасила губы ярким блеском. Натянула колготки, доходя до пределов дозволенного дресс-кода. Я не была против школьной формы. По крайней мере хоть раз побуду членом группы. Но я ненавидела выглядеть как маленькая Лолита. Я уставилась на свое отражение в надежде увидеть ответы. Желая увидеть решение своей жизни.
