Александр Ежов
Матерь солдатская
Александра Семеновна проснулась в то утро рано, как всегда просыпаются крестьянки, обремененные заботами по хозяйству. Отодвинула занавески на окнах. На улице — сумеречная пестрота декабрьской ночи. Пошла во двор, набрала охапку дров, принесла и высыпала холодные поленья возле печи. Задумалась: затоплять ли? В доме осталась одна. Ушли и муж, и сыновья, и дочери.
В деревне фашисты. Вот уже который день они рыскают словно голодные псы, врываются в избы, бесцеремонно открывают сундуки, вытряхивают оттуда разную рухлядь.
Деревня Посад изменилась. Жители ее ушли: кто — в лес, захватив с собой небогатые пожитки, кто еще раньше уехал в тыл вместе с отступающими частями Красной Армии. В домах остались старики да старухи. Пока шел бой, отсиживались в подвалах. Когда поутихло — осмелели, кое-кто вышел из дому. А на улице — немецкие солдаты, пушки, повозки, автомашины и чужая отрывистая речь.
Фронт совсем рядом, за деревней Мытно. Оттуда наши отстреливаются. Снаряды с воем и клекотом проносятся над деревней и где-то недалеко гулко разрываются. Александра Семеновна ждет того часа, когда придут свои и выдворят фашистов, погонят их обратно по старой аракчеевской дороге. Дорога эта прямая, как стрела, бежит на монастырь Ионы Отенского, а там поворачивает налево и сквозь лес прорубается в деревню Шевелево. Вот в этих-то лесах и скрываются беженцы из Посада. Понастроили землянок в лесу. Дочь и невестка с ребятишками где-то там прячутся в лесных чащобах. Звали и мать уйти подальше от пуль и снарядов, но дома корова и куры — куда с ними денешься.
Дом у Григорьевых большой, высокий, в подвале картошка, капуста, огурцы, морковь. Всего запасла на зиму рачительная хозяйка. И разве все это бросишь! А вдруг сыновья придут с войны: ведь надо что-то поставить на стол, чем-то накормить большую семью. У Александры Семеновны семеро детей: сыновья Яков, Никита, Семен, Василий, Алексей. Все взрослые, все ушли на войну. Две дочери — Полина и Надежда. А внуков — уж и не помнит сколько…
Не успела Александра Семеновна подоить корову, как во двор вломились немцы. Один из них, видимо офицер, в шинели с меховым воротником, повелительно указал рукой в сторону избы и выпалил на ломаном русском языке:
— Матка, марш!
— Сам марш отсюда, — сердито ответила Александра Семеновна и полезла на сарай за сеном. Фашисты остались ждать, о чем-то переговариваясь. Хозяйка, не торопясь, слезла, наложила в кормушку сена, взяла подойник и пошла домой. Немцы последовали за ней. На кухне снова произошла стычка.
— Матка, — приставал офицер, — ничего дом нет?
— Я тебе не матка, — сказала женщина, — а ты, мерзавец, зачем сюда пожаловал?
Немец не понял, но для пущей важности погрозил пальцем и принялся осматривать дом. Зашел в переднюю, осмотрелся, заглянул под кровать, открыл шкаф. Глубокомысленно уставился на фотографии, висевшие в простенках.
— Син? — спросил, показывая на фото.
— Сын, — ответила Александра Семеновна, — да не один, целых пять, — и растопырила перед лицом фашиста все пять пальцев руки.
Немец закатил выпуклые глаза, сердито нахмурился, сел на табурет и опять погрозил женщине:
— Знай вас, — сказал злобно. — Красный партизан?
— Все пятеро красные, — спокойно ответила Семеновна и ушла на кухню по своим
делам.
А в полдень в передней поселились солдаты. Человек пятнадцать. Один играл на губной гармошке, другой что-то рассказывал соседу, третий насвистывал. Дом заполнился чужим, враждебным. Старший по званию, угрожая, заставил Семеновну затопить стояк.
Она поднабрала что ни на есть самые сырые дрова. Начала затоплять — поленья не загорелись. Развела руками: что хотите делайте, не горят. Старшой моментально отправил одного солдата куда-то, и тот через пять минут принес канистру с бензином. Плеснули на дрова. Пламя взметнулось из печки, заиграло языками на полу.
— Что вы делаете, ироды, — заругалась хозяйка. — Дом спалить удумали…
Схватив одеяло с кровати, она бросила его на огонь. Солдатня хохотала. Потом стали требовать:
— Яйки, матка.
— Нет яик. У Гитлера просите.
Солдаты шарили на полках. Забирали сметану, яйца, молоко. Перебили кур во дворе.
На улице трещали морозы, а немецкие солдаты любили тепло. Топили печку сами. Мать притворилась больной, не захотела обогревать врагов, залезла на печку.
Однажды под вечер изба опустела. Мать слезла с печки. Прошла в переднюю — никого, в сенях — тоже. И на улице тихо, безлюдно. Немцы ушли, видимо, на передовую, оставив в деревне незначительный гарнизон. Семеновна с облегчением вздохнула. Подмела пол в избе. Истопила печку, наварила картошки. Поела и долго не могла уснуть. Наконец решила сходить за водой. Стояла морозная ночь. На небе мигали звезды. У проулка увидела часового. Он ежился от холода, стучал каблуками.
Подошла к колодцу и не успела опустить ведро, как услышала слабый голос:
— Мать, выручай…
Она вздрогнула, чуть не выронила ведерко. Ей показалось, что говорит кто-то из ее сыновей. Сердце замерло. Присмотревшись, увидела двоих в белых халатах. Люди прижимались к земле, сливаясь со снегом.
— Мой дом рядом, — шепотом проговорила Александра Семеновна. — Ползите задами, вон туда.