Она чувствовала, как руки ее прилипали к ведру и, растерявшись, позабыла зачерпнуть воды. Пошла к дому, не чуя под собой ног. Людей в белых халатах привела в дом. Это оказались разведчики. Они попали в западню и не могли уйти в лес.
Мать открыла дверцу подвала, сказала:
— Полезайте.
И люди опустились в темноту. Деревенская улица через некоторое время оживилась. Раздались автоматные очереди. А потом все затихло.
Рано утром изба наполнилась фашистами. Фрицы были возбуждены, о чем-то спорили.
Мать опустилась в подвал, предупредила:
— Сыночки, в избе фашисты. У двери часовой.
— Придется ждать, — сказал один из разведчиков.
— Повремените, родные. Уж я вас не подведу. Картошки горячей принесу. А хлеба нет. Не обессудьте…
— Ничего, мать, и на том спасибо.
Каждую ночь опускалась в подвал Григорьева. Приносила еду, все, что могла. Лишь на пятые сутки фрицы ушли куда-то. И мать обрадовалась — сразу же об этом сообщила разведчикам. И те, дождавшись темноты, собрались в путь. На прощание сказали:
— Жди, мать, скоро вернемся.
— Скорее бы. И мои там где-то, пятеро. Чай, не встречали? Григорьевы.
— Григорьев есть у нас в роте. Сергеем звать.
— Сергея нет у меня. — Мать назвала имена сыновей. — Если встретите, поклон передайте. Скажите, что жива…
— Увидим — передадим. Только жди. Спасительница ты наша.
И ушли.
А потом свершилось трагическое. Григорьеву выдал предатель. Он жил напротив и, видимо, заметил, как уходили бойцы.
Ее схватили фашисты. Старую женщину били, топтали, жгли каленым железом. Она стонала, но не просила пощады.
— Изверги! Выродки! — бросала в лицо палачам. — За все будете держать ответ, злодеи!
Ее выволокли на улицу. Она не могла стоять на ногах. Женщину опять пытали, выбили глаз. Потеряв сознание, она умирала на снегу. Пролежала несколько дней на морозе закоченевшая. А фашисты злобствовали, замучили еще нескольких жителей деревни.
Но пришел час расплаты. Вскоре наши войска пошли в наступление. Были освобождены Малая Витера и многие другие населенные пункты, в том числе и деревня Посад. Те разведчики, которых укрывала Александра Семеновна, тоже вернулись. Кинулись к дому Григорьевых, но опоздали.
О том, как вернулись разведчики в деревню, новгородский поэт Николай Киселев написал волнующие и скорбные строки:
— Привет, хозяйка! Вот я мы.
Подай водицы нам напиться.—
В ответ дыхание зимы
В разбитое окно струится.
И не нарушив тишины,
И пальцем ни одним не двинув,
Сидит хозяйка у степы.
Седую голову закинув.
Мертво блестит открытый глаз,
Да багровеют складки шали…
И горько стало в этот час.
Что мы немного запоздали.
Так умерла русская мать Александра Семеновна Григорьева. Она выполнила свой долг перед Родиной, не склонила своей гордой головы перед коричневой нечистью. Четыре сына ее так и не узнали о трагической гибели матери: они пали в боях.
Прошел через всю войну и остался в живых лишь один сын Григорьевой — Семен Михайлович. О смерти матери он узнал на фронте. В начале сорок второго года к нему в руки попал плакат, на котором была изображена замученная женщина. Солдат узнал в ней мать. Так и носил он этот плакат возле сердца до победных дней войны.
* * *
Я знал эту русскую женщину — она дружила с моей матерью и запомнилась мне своей добротой и сердечностью. В последний раз я ее видел в октябре сорок первого года. Мы ехали через деревню Посад в Малую Вишеру, чтобы там сесть на поезд и отправиться в глубокий тыл. Остановились возле высокого дома Григорьевых. На крыльцо выбежала Александра Семеновна и, увидев мою мать, запричитала:
— Господи, горюшко-то какое! Напасть несусветная… Поезжайте, поезжайте.
Подальше от беды…
А когда мы тронулись, догнала нас у околицы, обучилась к моей матери:
— Дуня, Дунюшка! Вот калиточек тебе на дорогу испекла. Масельцем помазаны. Пресненькие.
И калиточки ее, пирожки с картофельной начинкой, были такими вкусными, что я не могу их забыть и до сих пор. Так с добрым напутствием Александры Семеновны мы и уехали. Убереглись от беды. А она не убереглась…
…И теперь, когда я бываю в деревне Посад, невольно вспоминаю стихи поэта:
— Привет, хозяйка! Вот и мы.
Подай водицы нам напиться…
