Я убеждена, что при определенных обстоятельствах на убийство способен каждый. Нужен лишь достаточно сильный мотив. Вопрос в том, готова ли я? Наверное. Потому что в последнее время ни о чем другом я не думаю.
Полночь наступила минуту назад. Через два дня будет третье ноября. Еще два дня. Готова ли я?
Что-то движется. Это не вода, окружающая меня со всех сторон и совершенно неподвижная, а отражение птицы. Мне не нужно поднимать голову — я и так знаю, что это гигантский буревестник. Массивные птицы, похожие на доисторических чудовищ, с размахом крыльев до трех метров и загнутым клювом, часто следуют за мной, особенно когда я выхожу в море ночью, и не отстают от лодки, как бы далеко и быстро я ни плыла.
Сейчас я никуда не плыву. Сижу в кокпите[2] и смотрю на фотографию сыновей. Наверное, уже давно, потому что чувствую резь в глазах. Я крепко зажмуриваюсь, а затем заставляю себя отвести взгляд.
На фоне ночного неба выделяются силуэты далеких гор. Вода похожа на старое зеркало: местами в паутине трещин, слегка мутное. Иногда с ним это бывает, с океаном. Он становится настолько не похожим на себя, что ты мгновенно теряешься, забывая о том, что это одно из самых суровых и безжалостных мест на земле.
Я стою на якоре у побережья Фолклендских островов — крошечного архипелага в Южной Атлантике. Настолько далекого от всего, что может быть интересно, а также от главных событий, происходящих на мировой арене, что на протяжении многих веков на него почти никто не обращал внимания. Но потом он стал брошенной костью, за которую, словно собаки, дрались движимые эгоизмом политики.
Несколько коротких недель о нас говорил весь мир. Но это было более десяти лет назад, и вскоре все снова о нас забыли.
Но мы ничего не забыли — и Аргентина тоже. Даже через двенадцать лет после пинка под зад, который получили тамошние власти, они время от времени с вожделением посматривают в нашу сторону. Аргентинцы говорят, что Мальвинские острова[3] принадлежат им. Мы посылаем аргентинцев подальше.
Нельзя сказать, что мы очень рады тому, во что превратились: в дорогую игрушку, один из последних осколков Британской империи. Мы мечтаем о независимости, о собственных доходах, которые позволят себя защищать. Надежда эта призрачная. И мы никогда не чувствуем себя в безопасности.
Фотография моих сыновей выцвела. Сейчас это не очень заметно, но при дневном свете красная куртка Кита выглядит тускло-розовой, а желтые ботинки Нэда приобретают нездоровый коричневатый оттенок.
Неподвижное отражение луны неотличимо от оригинала, словно она упала с неба в воду, целая и невредимая, и лежит прямо за кормой, легкая и бесплотная, похожая на лепесток деревянной стружки, а вокруг разбросаны звезды, как будто кто-то беспорядочно разбрызгал краску по поверхности океана. В этом отдаленном уголке Южной Атлантики нет светового загрязнения, и кажется, что звезды окружают меня со всех сторон. Когда я жила в Северном полушарии, где они — просто булавочные уколы света, иногда почти полностью невидимые, то часто забывала о том, как их много. Но здесь, дома, выходя в океан ночью, каждый раз вспоминаю о необъятности неба.
Я встаю, зная, что у меня осталось около двадцати минут. Меняю баллон, проверяю уровень кислорода, надеваю маску, беру в рот загубник и шагаю с кормы.
Вода мгновенно окутывает меня ледяным одеялом. Несмотря на защитный гидрокостюм, холод пробирает до костей, но я не обращаю на него внимания. Это — часть процесса акклиматизации. Превращение из существа, ползающего по земле, в морского обитателя.
Здесь неглубоко, не больше двадцати метров. Конечно, удалившись так далеко от берега в одиночку, я нарушила первейшее правило безопасности дайверов, но рядом нет никого, обладающего достаточным авторитетом или влиянием, чтобы меня остановить. И, кроме того, меня не слишком волнует собственная безопасность.
Я нахожу глазами трос, который уходит в глубину и исчезает в темноте, стравливаю воздух из гидрокостюма и погружаюсь. На глубине нескольких футов переворачиваюсь и плыву к густым зарослям ламинарии.
Ламинария, которую большинство людей называют просто морскими водорослями, растет здесь в изобилии. Прикрепившись к морскому дну чем-то вроде корневой системы, она тянется к свету. Ее листовидные отростки и усики поддерживаются в вертикальном положении пузырьками, заполненными воздухом.
Много лет назад здесь затонуло судно. Его разрушающийся корпус определяет величественную подводную архитектуру этого места. Громадные обломки дерева, колонизированные морскими обителями, поднимаются над морским дном, словно подводные города. А над ними возвышается похожая на древний лес ламинария, плавное движение которой не останавливается ни на секунду.
