В учительской было очень тихо. Два педагога, расположившиеся в противоположных углах, занимались проверкой тетрадей. Шуршали страницы, едва слышно поскрипывал стержень авторучки в руках у химички. Она проверяла контрольные восьмиклассников. А это, как правило, масса замечаний, много двоек, чуть больше троек, стабильно пять четверок и всего одна пятерка. Тетрадь потенциального умника лежала в самом низу. Ее она приберегла напоследок, чтобы хоть немного поднять себе настроение. Ну не желали дети учить ее предмет! Не желали! А она что? Прыгнет выше головы?!
Химичка, которую все в школе от мала до велика называли Ребенок из-за того, что она всех школьников называла именно так, неодобрительно косилась в противоположную сторону учительской, где шуршал пакетами с бутербродами математик Виктор Львович.
Он постоянно ест! Постоянно! На переменах пьет литрами кофе, к кофейной машине подойти невозможно, там Виктор Львович маячит. Как у него «окно», так он шуршит упаковкой бутербродов. Тетради перед ним на столе, а он колбасу ест! А потом на страницах сальные пятна появляются. Брр, какая нечистоплотность!
– Как там гений? Снова пятерка? – пробубнил с набитым ртом Виктор Львович, чтобы разрядить гнетущую тишину.
Химичку он не жаловал. Считал эту старую деву противной и желчной. И совершенно не любящей детей. Ну что за блажь такая – называть всех без исключения – ребенок?! Да, ребенок, но к тому же еще либо мальчик, либо девочка. А от нее только и слышишь:
– Этот ребенок вымотал мне все нервы! – И непонятно, который или которая из них.
– Ребенок просто не выучил, а врет! – И снова непонятно.
Сам Виктор Львович детей очень любил. Говорил всем без исключении «вы», а особенно старательных называл по имени-отчеству. К слову, дети, все без исключения, отвечали ему взаимностью. Его предмет если и не все любили, то относились уважительно. И преподавателю практически не врали. Ну, разве что изредка.
– Гений? – отозвалась рассеянно химичка. – Вот только взяла тетрадь в руки, листаю… Да, все снова в полном порядке. Снова пять.
Она вывела аккуратную пятерку, осторожно закрыла тетрадку, положила ее перед собой и вдруг, накрыв ее обеими ладонями, испуганно глянула на математика.
– Знаете, Виктор Львович, мне иногда страшно.
– Нам всем иногда страшно, – отозвался тот меланхолично, дожевывая бутерброд с чайной колбасой, которую он очень любил. – Все мы чего-то боимся…
– Я не об этом! Я не о наших с вами фобиях! – раздраженно сморщилась химичка и постучала обеими ладонями по тетради. – Я о других страхах. Речь идет об этом ребенке!
– А что с этим ребенком не так? – язвительно отозвался Виктор Львович, он лично этого «ребенка» называл по имени-отчеству, потому что было заслуженно. – Этот ребенок гениален!
– Иногда мне кажется… Иногда мне кажется… – она закусила тонкую губу, неумело накрашенную фиолетовой помадой. – Иногда мне кажется, что это злой гений, Виктор Львович! Да, гениален! Бесспорно, эксперименты, которые мы проводим сообща, поражают. Расчеты… Это тянет на диссертацию, поверьте. Но стремления-то к науке нет!
– А к чему есть?
Виктор Львович заинтересовался. Химичка впервые так с ним разоткровенничалась. Тем более об одном из самых одаренных детей, в котором он совершенно не чувствовал никакого подвоха. Во всяком случае, при изучении этим «ребенком» преподаваемой им математики.
– Понимаете, как бы это сказать… Все эксперименты сводятся к одному – стремлению как-то использовать результаты в нашей повседневной жизни.
– Но это хорошо, милая вы моя! – Виктор Львович утробно хохотнул, незаметно для химички сыто рыгнул и сразу успокоился. – В конечном итоге наука должна работать на нас с вами. На человечество! А не оседать грудами бумаги в шкафах исследовательских институтов.
– Это понятно, все понятно, – она брезгливо морщилась в его сторону, конечно, заметила его отвратительное рыганье и готова была сделать замечание, если бы не тема, сильно ее тревожащая. – Да, наука должна работать на человечество, но во благо!
– Разумеется! – поддержал он, смущенно потупив взгляд: он понял, что она заметила.
– А тут-то все не так!
– В смысле? – Он отвлекся, пытаясь сильно сжать зубы, чтобы не оплошать вторично.
– В случае с этим ребенком все не так! Его гениальность стопорится на желании… на желании сотворить зло! – Ее голос затих на зловещей ноте.
– Ну-у-у, вы скажете тоже! – он благополучно избежал промашки и теперь радовался и страхов химички совершенно не разделял. – Злой гений, хотите сказать?
– Именно!
– И это в восьмом-то классе?
– Самый опасный возраст, Виктор Львович, – возразила она, не отнимая ладоней от тетради с отличными работами. – В этом возрасте происходит становление личности, вам ли не знать?!
– Согласен. И что? Прямо все так безнадежно с этим ребенком? – ядовито улыбнулся он. – Прямо-таки хотите сказать, что его гений работает только на зло!
– Я хочу сказать, что… – она вдруг сильно побледнела. – Что сама гениальность была порождением зла.
– Как пафосно! – Он скептически скривил рот. – Зло, породившее гения! Это… Вам не кажется, что это перебор?
