Григорий Борисович Салтуп
Лента Мёбиуса
рассказ
"Кто что ни говори, а подобные истории
еще бывают на свете, - редко, но бывают".
Н.В. Гоголь.
1.
М-м-м... вз-з-з - дуло парабеллума уперлось меж лопаток и холодит душу; избит, искорежен, во всем теле тугая резиновая боль, не шевельнуть ни рукой, ни ногой, - сознание возвращается медленно, пульсирующими толчками; голоса отдаляются, с присвистом железных подковок шаркают тяжелые сапоги по бетонному полу камеры, - отошли, совещаются, но слов не разобрать - чужая отрывистая речь; дуло пистолета свербит, ковыряет позвоночник; властная жестокая рука хватает его за волосы, отрывает голову от холодного пола: "Ты будешь говорить, скотина?!" - "Я - а... не... о... у..." - опухший, прикушенный от боли язык не в состоянии выговаривать членораздельные слова; "Поскорей бы пристрелили, лишь бы не мучаться. Все равно я ничего не скажу!" - эта мысль и с ней надежда на освобождение от боли ярким проблеском пронзает всё его измученное тело; но тот, с парабеллумом, упорствует, - загибает его голову к спине до хруста в позвоночнике, тычет дулом в спину, взводя курок, и остервенело орет: "Не!
- Ты будешь говорить, скотина! Ты все скажешь! И не надейся на легкую смерть! Отвечай мне: почему ты опять напился с Кронидом Собакиным?! Кто был третьим?! О чем вы договаривались?!"
- Костя... Костя-заинька - третий... Хотели еще пузырь взять... Взяли или нет, - не помню... Убейте, - но не помню...
Он с трудом размежил веки, огляделся - о, ужас!
Нет больше камеры гестапо, и вообще никого нет!
Лестничная площадка, в углу ведро для пищевых отходов сладковато воняет тухлятиной и аммиачно - мочой, а он уже не на полу, не лежит избитый, а скорчился в неудобной позе на широком подоконнике, и в позвоночник ему упирается не дуло пистолета - шпингалет,- обыкновенный рычажок шпингалета от оконной рамы!
О, ужас! Значит, пытки ему лишь причудились, но голова-то трещит, тяжелая, и тело все болит, как после побоев, - не шевельнуть ни рукой, ни ногой...
"Кронид Собакин... гестаповец с парабеллумом... Костя-заинька с фуфырем и складной удочкой... Кто же из них был?"
Действительность и кошмарные видения еще клубились в сознании клочками серого тумана; превозмогая щипки боли в отсиделых конечностях, он оторвал свое тело от подоконника (дуло парабеллума исчезло вместе со шпингалетом), шагнул два раза и сел на заплеванный кафельный пол, - подкосились, не выдержали ноги.
"Да, конечно, откуда здесь могут быть гестаповцы? - тридцать с чем-то лет Победы весной отмечали, и меня опять тогда заманили на Васильевский..." - Борька попытался встать с ледяного пола, - не получилось, еще раз попытался, - и опять не вышло, ноги не сгибались; в третий раз он уцепился за чугунную решетку перил и встал-таки на ноги, противный самому себе.
"Борька-Борька, да как же ты дошел до такого состояния?"
Борис Васильевич брезгливо поежился и тут, наконец, почувствовал страшный холод. Затрясло ознобной дрожью. Потрогал батарею - еле теплая, только что вода в трубах не замерзает; обшарил свои карманы - спичек нет, сигареты есть, четыре штуки в измятой пачке, а спичек нет. Очки, слава богу, целы.
И десять, да еще три - тринадцать, да в левом кармане пять восемнадцать копеек в наличии. Не густо... А было? Радужная была, четвертной. "Э-как меня раскрутили", - почти без огорчения подумал Борис Васильевич.
Надо было закурить - продуть струёй никотина слипшиеся мозги и поковыряться во вчерашнем дне: не натворил ли он чего уголовного? Ну, там, по морде кого-либо съездил, или стол в мороженице перевернул... Всякое могло случиться: четвертная все же не десять рублей.
Он вспомнил, как в мае попался на Васильевском в объятия Кронида Собакина и, вместо того, чтобы сидеть в поезде "Ленинград - Сыктывкар", направляясь в ответственную командировку, он оказался без одного ботинка, грязный, точнее, - черный как негр, - где-то на запасных путях в районе Московского проспекта, долго плутал между старых вагонов и каких-то пакгаузов, пока не выбрался к Стасовской Триумфальной арке, а там уже сумел поймать такси, сгонять домой, переодеться, одолжить пятьдесят рублей у соседки, и всего лишь через два часа лететь в самолете, обгоняя группу монтажников, которые уехали с Московского вокзала без своего инженера.
Тогда все обошлось нормально, и Борис Васильевич в очередной раз дал себе зарок не появляться на Васильевском острове, чтобы - не дай бог! - не влипнуть в объятия Кронида Собакина и не...
И вот - влип!
Хотя бы одну спичку!!!
Борис Васильевич тщательно - насколько это возможно в его состоянии обшарил свои карманы, прощупал подкладку в плаще, куда могла завалиться одинокая спичонка, вытащил из портфеля полбуханки черного, кильку в томате и целую пачку сигарет "Прима" (холостяцкий ужин), - но спичек в портфеле не было.
На часах 03.17.
Прохожих нет.
Троллейбусы начнут ходить через два с половиной часа. Тогда можно будет стрельнуть "огонька" на остановке. Неужели ему еще два с половиной часа мучиться от неведения? От ожидания расплаты за свои возможные хулиганские действия?..
![Ордер на молодость [с иллюстрациями]](/storage/book-covers/1b/1bcfc6fc04219ed8786919c4325fd8f672904f35.jpg)
